и вышли из квартиры. На душе стало похабно-препохабно. Тяжелое, гнетущее чувство. Сашка понял, в эту квартиру он больше никогда не вернется.
До Настиного дома ехали молча. Девушка шмыгала носом, сдерживая слезы, ей было безумно жалко Льва Захаровича. А Сашка, глядя в окно размышлял, что без Мехлиса будет тяжело. Опять надо решать вопрос с Валей, ведь формально они остались без опекуна. С песнями, будь они не ладны. Чертовыми гонорарами. Да и неизвестно кто теперь будет курировать его по партийной линии. Ивелич не в счет. Граф больше молчи-молчи, чем политработник. Да и не знает Коля про него ничего.
Остановились метров сто не доезжая до Настиного подъезда. Дорогу перегородила полуторка, с которой хмурые пожилые мужики под командные покрикивания полной краснолицей бабищи неопределяемого возраста в нарядном платье с рюшечками, сидящем на ней, как на корове седло, стаскивали массивный шифоньер с зеркальной дверью. Стайка ребятишек крутилась неподалеку, наблюдая за представлением. Но с появлением во дворе опеля, все их внимание переключилось на автомобиль. Сашка присмотрелся. Нет. Ребятишки незнакомые. Этих он не видел никогда. Наверное, вернувшиеся из эвакуации. Дворы-то ожили. Вон народу сколько. Старушки на лавочке под липой, что-то обсуждающие, поглядывая то на полуторку с бабищей, то на их опель, оживились, когда они с Настей вылезли из машины. Чуть дальше женщина в неопрятном халате развешивала на растянутых между деревьев веревках белье, тоже с любопытством постреливая глазами на вновь прибывших.. А ребятишки уже обступили машину. Пришлось Михалычу цыкнуть на особо ретивых.
Сашка забрал у Насти, раздувшийся, тяжелый от полученных в Управлении продуктов, сидор:
— Пойдем, до подъезда провожу.
— Зайдешь?
— Нет, — он покачал головой, — не сейчас.
Настя кивнула.
— Подожди, — остановила она его, — Дай, — она протянула руку к вещмешку. Поставив его на землю, привычно развязала тесемки и зашарила внутри, вытащив ключи. Ловкое круговое движение и сидор опять затянут на узел. Вернув Сашке вещмешок, Настя по-хозяйски ухватила парня под руку и гордо задрав нос прошествовала с ним до подъезда. Парень осталось только удивляться такой разительной перемене в поведении подруги. Но мало ли что у них у женщин в голове. Ему все равно не понять. Он это осознал еще при первой встрече с Волковой, а все остальное время только убеждался в этом. Даже две Дуси из ночного могли порой поставить его в тупик. Хотя, уж кто-кто, а Бершанская и Рачкевич могут служить примером образцового командира и политработника.
У самого подъезда, Настя, привстав на цыпочки, мазнула ему губами по губам и, смутившись, упорхнула в подъезд, буквально выдернув у него из рук вещмешок. Вот же расдолбайка! В голове ветер в жопе дым! Хорошо хоть документы успел ей в машине отдать.
А на улице уже начинало смеркаться. Солнышко подкрасило небо в розоватые тона. Пронзительно пела какая-то птица. Красиво. И мирно. Если б только не темные, с кровавыми отблесками заката, перечеркнутые крест накрест полосками газет, окна в домах. Прогуляться бы. Но в машине подарки для Никифоровых, для Вали, подарочный фонд на нужды корпуса, продукты. Еще успеет нагуляться. Придумали же! Отпуск! Ты отдохни, товарищ Стаин, а за тебя другие повоюют! Неет! Закончит тут с делами и обратно в корпус! Разве только… Да! Надо будет отпроситься у Сталина и заехать в осетинское село Зильге. Он обещал это себе. И он сдержит слово! Сейчас или после войны. Но он должен увидеть родителей друга! Рассказать им, каким замечательным парнем был их сын Иса!
Дотащить мешки до двери помог Михалыч. Квартиру по привычке открыл своим ключом. Наверное, надо было постучаться. Не догадался. Напугает ведь женщин. Специально гремя ключами, затащил в прихожую сидоры. Со стороны кухни умопомрачительно пахло жареным луком, и слышался звон посуды. Едва успел поставить мешки и разогнуться, как на него тут же налетел радостно верещащий комок счастья. Сашка не успел ничего сказать, как Валентина с разбегу прыгнула ему на шею. Парень взвыл от боли в спине, в глазах потемнело. «Вот и приехал домой! Как бы в госпиталь не загреметь от такой безудержной встречи», — подумал он, оседая на пол.
[i] «Моя честь называется верность»
[ii] Леонид — родной сын Мехлиса. Служил в Политуправлении фронта, если память не изменяет Брянского. Награжден медалью «За отвагу».
XI
Обошлось! В смысле без госпиталя обошлось! Надолго ли только! Вон как Валюха смотрит, то виновато, то требовательно и упрямо, надув губы. Доктора им подавай! Подняли панику! Ничего же такого не случилось. Просто не ожидал такой яростной атаки со стороны сестренки. Налетела, как «мессер» из облака! Вот и приземлила братика. Спина, конечно, побаливает, но не так, чтобы очень. Вернее, очень даже, но Валюхе, Верке и Дарье Ильиничне об этом знать совсем не обязательно. И так вчера весь вечер кудахтали вокруг него, как квочки. А утром продолжили. Сашка бросил взгляд на старенькие ходики. Ничего, еще часик осталось продержаться среди такого непривычного и от того смущающего моря заботы, которым его окружили Валя и семья Никифоровых. А потом на похороны.
Сашка посмотрел на лежащий перед ним на столе вскрытый пакет. Письмо от Мехлиса и авторские свидетельства. На все песни, которые он когда-то пел или должен был спеть согласно какому-то там плану Льва Захаровича. Сашка вгляделся в ровные почти печатные буквы:
«Товарищ Стаин. Я принял решение, что в случае моей смерти все авторские свидетельства должны быть переданы тебе. Решение это было одобрено товарищем Сталиным. Прошу тебя, как коммунист коммуниста, распорядись ими по совести. А она у тебя наша. Большевистская. Это мы уже поняли. Хотя, скажу честно, не верил я тебе. Рад, что ошибался.
На счет сестры не переживай. Лиза останется Вашим опекуном до твоего совершеннолетия. Лезть в вашу жизнь она не будет, с ней все оговорено.
Лев Мехлис. Май 1942»
Вот так вот. То ли прощальное письмо, то ли сопроводительная записка. И что теперь с этими авторскими делать? Сашка посмотрел на стопку бумаг, поверх которых лежала коричневая сберегательная книжка на его имя. 12 862 рубля 38 копеек, такая сумма была вписана в остаток. По теперешним временам не огромная сумма, но и не сказать что маленькая. Его комкоровский оклад без учета боевых составлял 2 200 рублей в месяц. Получается, не все деньги Мехлис перечислял в фонды, что-то капало и Сашке. И что теперь делать с этими деньгами? Стаин в раздражении
