Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
этих зверств мне пришлось стать только месяц спустя.
Пока же я примкнул или, вернее, сделал попытку примкнуть к Отделу искусства. Но это мне не удалось. Выяснилось, что в Феодосии уже в Отделе искусств работает Касторский[31] – певец, которого я давно знал по Парижу как члена вокального квартета Кедровых. Я ему предложил полюбовно поделить между нами искусство: ему оставить театр, а мне взять изобразительные искусства. Но Касторский не был доволен этим разделением власти. Я получил как-то приглашение в Исполком. Он помещался в спальне Лампси. Я имел счастье познакомиться с Искандером и т. Ракком, которые были грозой тогдашних дней, как главные «реквизирующие»[32].
Искандер начал разговор о моей статье – «Вся власть патриарху»[33], которая ему как-то попалась в руки, и спросил меня, продолжаю ли я думать так же? Я почувствовал подвох и ответил: «Нет, тогда был такой момент, и я это думал в связи с господством белых на юге России и в связи с историческими традициями Древней Руси, на которые в то время было принято ссылаться. А статья, в сущности, была направлена против генералов, как Деникин и Колчак, которые очень настаивали на законности своих прав. Она и была в этом смысле в свое время понята моими читателями».
Через несколько дней Касторский, торжествующий, явился в Отдел искусства с телеграммой из Одессы: «Назначение Волошина рассматривать как недоразумение». Представляю, что про меня писалось и результатом каких сплетен явилась эта краткая формула.
Остальное время в Феодосии я провел в текущих делах и стал собираться в Коктебель, когда узнал, что туда проехал мой евпаторийский командарм – Кожевников. Но мы их уже не застали, а встретили на шоссе около Насыпкоя[34] уезжающими. А мама рассказала, что они приехали нежданно-негаданно и очень ждали меня. Затем прошло еще несколько дней, пришел белый десант[35]. Помню, что накануне рассказывали, что к берегу подходил белый миноносец. Поймали какого-то молодого человека и передали ему письмо. Письмо для кого и откуда – никто не знал, потому что юношу сейчас же арестовали. Вечером я сидел у себя наверху в мастерской и услыхал внизу солдатские голоса, упрекающие маму, что она держит огонь открытым на море, и протестующий мамин голос: «Да вода была чистая. Я просто в темноте не видела, есть ли кто внизу».
Она кого-то облила, выливая помои с балкона. На следующий день я проснулся рано, потому что собирался в Юнговскую экономию перевезти к себе книги, так как давно уже уговаривал Сашу[36] перевезти их ко мне, чтобы спасти от реквизиции.
Но прежде чем я дождался лошадей, с моря раздался выстрел: белые пришли и обстреливали берег. Кроме добровольческого крейсера было еще два малых англ<ийских> миноносца, которые обстреливали берег, и дощатая баржа с чеченцами. Баржа подошла к берегу за Павловыми. На холме за их домом силуэтились пушки и бегали люди.
Коктебель был никак не защищен, но шесть человек кордонной стражи из шести винтовок обстреляли английский флот. Это было совсем бессмысленно и неожиданно. Крейсер сейчас же ответил тяжелыми снарядами… Они были направлены в домик Синопли, из-за которого стреляли. «Бубны» разлетелись в осколки[37].
Осмотрев все кругом, я понял, что делать нечего, бежать некуда, прятаться негде. И будет привлекать внимание обстреливающих только какая-нибудь тревога в их поле зрения. Поэтому я попросил не делать никаких движений, видимых снаружи: не запирать ни дверей, ни ставень, ни окон. Кроме своих, т. е. меня, мамы и Татиды, в доме был только один пожилой инженер, друг семьи Н. И. Бутковской[38], приехавший, чтобы дождаться прихода белых в Крыму. Словом, все, кто был, ждали именно этого события. Я же, все устроив, сел за обычную литературную работу, продолжая переводить А. де Ренье, – перевод, которым я занимался весь путь из Одессы. Мне как раз надо было перевести стихотворение «Пленный принц». Меня опять пленял его размер, и у меня была идея, как передать его по-русски. Но стих все не давался, было трудно. А здесь (просто ли я был возбужден и взволнован?) мне он дался необычайно легко и быстро, так что у меня стихотворение было уже написано, когда мне сказали, что внизу меня спрашивают офицеры. Я их просил подняться ко мне наверх в кабинет.
– Ну как вам жилось при Советской власти? Неужели мы вас обстреляли?
– Вот, – я показал тетрадь с необсохшими еще чернилами, – вот моя работа во время бомбардировки. А жертва обстрела, кажется, только одна: пятидневный котенок, который убит, один из шести братьев, которые сосали мать во время обстрела.
Так 12 пудов стали и свинца понадобилось, чтобы убить это малое существо.
Через несколько времени я увидел группу деревенских большевиков и среди них Гаврилу Стамова[39], вылезших робко из-за забора на пляж и размахивавших чем-то белым. Я подошел к Гавриле и спросил: «Что вы делаете?»
– Да вот, желательно с белыми в переговоры вступить.
– А что вы от них хотите?
– Да вот, чтобы дали рыбакам сети убрать. Да чтобы не стреляли по убирающим сено в горах. А то как увидят скопление народа, сейчас же палят.
Я предложил свои услуги в качестве парламентера. Они обрадовались. Дали лодку. Я навязал на тросточку носовой платок – белый флаг и поехал на крейсер. Крейсер («Кагул») был мне хорошо знаком. Зимой на нем были пневматические машины, и он накачивал воздух в «Марию» – дредноут, потопленный взрывом в самом начале гражданской войны, – по способу Санденснера[40]. Я был знаком с Санденснером и бывал у него на «Кагуле», так что был знаком со всей кают-компанией «Кагула», т. е. со всем офицерством. А старшего офицера с «Кагула», в то время сапожника, знал хорошо, так как давал ему ремонтировать мои башмаки в Севастополе.
Когда мы огибали «Кагул» (среди Коктебельского залива он вблизи был громадиной), нам дали знак, что сходня спущена с левого борта (так встречают почетных гостей). Взобравшись по крутой лестнице, я снял шляпу, вступая на палубу, и был сейчас же проведен как парламентер к командиру судна. Он принял меня с глазу на глаз в своем кабинете. И ответил кратко на все вопросы, что я ему задал – можно ли снимать сети? косить сено? – благоприятно и утвердительно. Потом сказал: «Вас офицеры ждут в кают-компании»… Я прошел туда и увидел массу знакомых лиц.
– Как поживаете? Что нового написали за это время?
Я отвечал на вопросы и читал новые стихи. Этим не кончилось, потому что меня потом повели в матросскую рубку, потом в госпиталь – везде были люди, меня хорошо знающие и очень заинтересованные моим появлением.
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 48
