в цепи и помещенным в подземную тюрьму, он был обречен испытывать голод, который невозможно было утолить. А через год явилась маленькая рыжая девочка и освободила опального принца. Ухватившись маленькой ладошкой за оковы, она за несколько минут расплавила их, не моргая глядя принцу в глаза. В ту же ночь девочка была объявлена дочерью короля Аэрна и наследницей престола. Прежний король, отец Аэрна, был убит собственным сыном на дуэли.
— Король умер, да здравствует король, — продекламировала я.
— Аэрн очень любил свою дочь и пусть она ему была не родная, но он был привязан к ней сильнее, чем к сыну, родившемуся через восемь лет после описываемых событий. Все знали, включая Альмода, который хоть и был также объявлен наследником престола, но вынужден был считаться с неродной сестрой, что вздумай король сложить полномочия, трон достанется дочери ведьмы. Кстати, о самой ис-рейне было запрещено так говорить — как о не родной, приемной дочери. И хотя сидхе знали её истинное происхождение, все до самого последнего рыночного торговца были обязаны относиться к ней как к высокородной сидхе королевских кровей, будущей королеве. Поначалу, никто не понимал, почему так произошло. Допустим, король полюбил малышку, как собственное дитя, но объявлять пришлого человеческого ребенка ис-рейной и вверять трон, а вместе с ним и судьбу страны — это было уже слишком. Но никто не возмущался, потому что главы Домов поддержали решение короля. И лишь, когда девочке исполнилось девятнадцать, и она выступила в качестве хозяйки первого Зимнего бала, была раскрыта правда. На рассвете, когда кровь ребенка пролилась на алтарь, вокруг него распустились не просто цветы. Это были тот самый Благоприятный Цветок с Небес, который согласно преданию способен цвести лишь в присутствии Первой из сидхе. И Аэрн понял, что это знак. Цветы…цветы указали на ребенка, как на будущее всех сидхе. Именно по этой причине Аэрн не позволил казнить ребенка и согласился на бессрочную пытку, хотя ему давали выбор — или он убьет ребенка собственным мечом или отправится в темницу, но кто-то должен был понести наказание за вход в священную обитель Богини. Уже после освобождения Аэрна стало известно, что на дарах Богини, тех самых, что она дала перед уходом, появилось имя принцессы. Это могло значить только одно.
— Боюсь услышать, что именно, — яростно почесала я затылок.
— Судьба рыжеволосой малышки — собрать все пять даров и воззвать к той, что ушла.
— И все? — удивилась я, нервно дернувшись. — Так просто? Просто позвать? Как Деда Мороза?
— Я тебя опять не понимаю, — процедила сквозь зубы Амрита, закатывая глаза.
— Я сама себя не всегда понимаю, — растерянно подергала я себя за растрепавшиеся волосы.
— От самой принцессы правду не скрывали, — подавленно заметила Амрита. — Она с самого детства знала, что её долг — послужить на благо обоих королевств. Почему обоих? Когда королева Неблагого двора узнала о том, что девочка воскресла на алтаре Богини в окружении распускающихся белых цветков со стеблями, тоньше человеческого волоса, она тоже обо всем догадалась. Но лишь после Зимнего Бала Аэрн позволил объявить девочку принцессой Неблагого двора. Он не хотел, чтобы возложенные на ис-рейну надежды стали давить на неё еще сильнее. Трудно расти в условиях идеологии самопожертвования, зная, что должен отдать жизнь ради других и при этом понимая, что это не твое решение. Тебе просто не оставили выбора.
— Самопожертвования? — вздрогнула я всем телом, как хлыстом стеганули.
— За все надо платить, — расправила плечи Амрита.
— Только не говори мне, что и здесь необходимы человеческие жертвы, — едва не заорала я.
— Нет, не человеческие, — сухо отрезала белосоволосая. — Принцесса перестала быть человеком, как только жизнь вернулась в её испустившее дух тельце. Богиня наградила её силой. Силой великой и одновременно страшной. Силу, с которой дочери ведьмы не под силу было справиться в одиночку.
Девушка взмахнула рукой и словно повинуясь этому движению громко зашипев вспыхнул ярке огонь. Крупные языки пламени устремлялись вверх, в темноту, но их мощи не хватало, чтобы полностью осветить то, что она скрывала.
— Но зачем? — пораженно прошептала я.
— Боги мало, чем отличаются от своих созданий. И они тоже ошибаются, — губы девушки горько изогнулись в некоем подобии насмешливой улыбки. — Они влюбляются, разочаровываются, страдают, гневаются, отрицают и принимают.
— Она влюбилась? — мой рот в изумлении распахнулся.
— Она любила, — мягко поправила меня Амрита, усмехнувшись самой себе. — Она любила, любила того, кто был её полной противоположностью. Всемогущего мутанта, сочетание несочетаемого. Соединение того, что никогда не должно было объединиться в одном существе. То, что никогда не должно было появиться на свет. И все же, когда они встретились, она не могла оторвать от него глаз, а когда они расстались, она не могла перестать думать о нем.
— А потом? — громко прошептала я, всматриваясь в лицо Амриты, эмоции на которой менялись с калейдоскопической скоростью, словно кто-то перелистывал слайды или перещелкивал изображения проектора. Сейчас на нем отображалась тихая, безмолвная, покорная печаль, которая рождается после того, как голос сорван от яростных воплей, а руки сбиты в кровь.
— А потом она его потеряла, — глядя в пол ответила девушка. — Хотя никогда им и не владела.
— И поэтому она ушла?
— Женщины, — грустно рассмеялась девушка, пытаясь скрыть блеск повлажневших глаз. — Даже будучи богинями, они руководствуются странными мотивами. Возможно, это тоже была жертва. Жертва ради любимого.
Развернувшись на каблуках, девушка пошагала обратно той дорожкой, которой мы пришли. Пройдя несколько метров, Амрита остановилась, присела у края и опустила руку в воду, глядя на неё с невыразимой тоской на лице. Как будто вода скрывала что-то очень близкое её сердцу, что-то, что было ей дороже всего на свете.
— После Зимнего Бала принцесса приступила к выполнению своего долга. Три года ей понадобилось на то, чтобы собрать четыре дара. Пятым последним даром была чаша Тривии, которую та никак не желала отдавать, несмотря на то, что на поверхности чаши имелось имя новой владелицы. Назначенный бой не состоялся, Тривия была убита, а дочь Аэрна вместо того, чтобы вернуться во дворец с последним даром, пропала. Вернее, все думали, что она пропала. Сидхейское царство — сердце этих земель. И только принцесса могла заставить это сердце вновь биться. Все искали наследницу, в то время, как она скрывалась здесь. Измучанная, измотанная, раненная, хватающаяся за те остатки веры и надежды, что в ней еще сохранились.
Она еще не успела договорить, как меня накрыло страхом. Это был не просто животный страх, основанный на базовом инстинкте выживания. Это было всеобъемлющее чувство, утягивающее на дно первичных фобий, с
