великолепно подходили для тайных предприятий. У нее было много места и не приходилось страдать от близости великого князя. Каждому выделили четыре большие передние и две внутренние комнаты с альковом — теперь, когда появился ребенок, они не были больше обязаны спать вместе каждую ночь. Петр использовал большую степень свободы, позволив себе приятное времяпровождение, соединившее в себе его любовь к военному делу с более ранним интересом к кукольному театру.
«В те дни, и долго еще потом, основным увлечением великого князя в городе оставалось огромное количество солдатиков, изготовленных из дерева, свинца, крахмала и парафина, которых он выстраивал на узких столах, занимавших всю комнату — человек едва мог протиснуться между ними. Он прибивал кусочки раскатанной в узкие полоски проволоки поперек столов и натягивал между ними струны. Когда за струны дергали, все сооружение производило звук, который, по его мнению, в точности напоминал раскат пушечного выстрела. Он с великой регулярностью праздновал все придворные праздники, заставляя свои войска производить залпы; кроме того, каждый день производилась смена караула — то есть куклы, предположительно стоявшие на часах, заменялись другими и убирались со столов. Он сам посещал эту церемонию в униформе — высокие сапоги со шпорами и орденская лента, — и те из его слуг, кого допускали на эти удивительные маневры, были обязаны одеваться таким же образом»{171}.
Примерно в это время Екатерина заподозрила, что снова беременна, и сделала себе кровопускание. Однако произвела на свет всего четыре зуба мудрости.
Этой зимой великий князь каждую неделю организовывал по четвергам концерты, а по пятницам балы, посещавшиеся всеми гофмейстеринами и гофмейстерами молодого двора с их уважаемыми супругами. Концерты начинались в четыре часа пополудни и продолжались до девяти. К представлениям привлекались итальянские, русские и немецкие музыканты и певцы, которые находились в персональном услужении и на личной оплате у великого князя — как, например, две немки-сопрано, одна из которых, Элеонора, была любимицей Петра и регулярно ужинала с ним в его апартаментах, — а также члены хора императорского двора. Во время этих представлений великий князь всегда сам исполнял первую скрипку. Он также уговорил играть на различных инструментах нескольких придворных и гвардейских офицеров. Общее число участников такого концерта составляло от сорока до пятидесяти человек.
Лев Нарышкин, который хорошо ладил с обоими — и великим князем, и великой княгиней, — регулярно посещал представления молодого двора, а кроме того, часто наносил и личные визиты. Приходя в комнаты Екатерины, он нередко вставал за дверью и мяукал, пока она не отвечала таким же образом, и только тогда входил. Он продолжал способствовать неожиданным встречам Екатерины и Станислава Понятовского. Самые приятные из них происходили во время ночных прогулок, когда Екатерина одевалась в мужское платье и по оговоренному сигналу покидала дворец с Нарышкиным, чтобы провести несколько часов в маленьком кругу друзей, включающем Понятовского, в доме, где Лев жил со своим братом и снохой. Учитывая, что Екатерина вообще не имела права покидать дворец без разрешения императрицы, участие в таких приключениях было сопряжено со значительным риском. Первый выход имел место 17 декабря 1755 года, а за ним через несколько дней последовал ответный визит. Ночные гости тайно прошли во дворец, а затем в апартаменты Екатерины. Тайные встречи группы друзей стали частыми. «Заговорщики» регулярно обменивались сигналами в театре, давая знать друг другу, где состоится сбор следующей ночью. Два раза намеченные встречи не состоялись, и Екатерине приходилось уходить домой, но она как-то исхитрялась избежать разоблачения.
В течение этой зимы здоровье императрицы ухудшилось. Сначала считалось, что ее проблемой может быть просто менопауза, но никто не был в этом уверен. Шуваловы начали искать расположения великого князя на случай, если его тетушка близка к смерти. Вот как представила это Екатерина: «Среди придворных поползли шепотки о болезни Ее императорского величества, которая оказалась более серьезной, чем представлялась вначале. Некоторые называли ее истерией, другие говорили об обмороках, конвульсиях и нервном срыве»{172}. Вероятно, это была эпилепсия, которая оставляла Елизавету уставшей и слабой на несколько следующих дней.
Во главе клана Шуваловых стоял кузен Ивана Петр Шувалов, который раздавал советы и помощь из своей громадной петербургской резиденции. Он также держал монополию на соль, табак и тунца, а его брат Александр, глава Тайной канцелярии, на шампанское. Братья, которые уже наладили торговые связи с Францией, хотели заключить русско-французское соглашение, чтобы продавать во Франции русский табак.
В 1756 году архитектором при дворе великого князя был назначен Антонио Ринальди. Ему поручили строительство в Ораниенбауме. Он создал для Петра что-то вроде миниатюрной крепости с пятью бастионами и двенадцатью пушками на северо-востоке от Большого дворца. Внутри бастиона он построил маленький каменный дворец для одного Петра, который был известен как Петерштадт, и бараки для голштинских войск, которые Петр привел на лето назад.
Екатерина снова ездила верхом, каждый день, кроме воскресенья, беря уроки на участке, который она расчистила под манеж в своем личном саду. Петр продолжал устраивать концерты. В 1750 году в большом зале Ораниенбаумского дворца были устроены библиотека, картинная галерея и маленькая сцена. На этой сцене ставили в основном итальянские intermedi (музыкальные дивертисменты, написанные как вставки между актами пьесы). В 1756 году сцену преобразовали в большой оперный театр, построенный Ринальди в позднеитальянском стиле. С тех пор там каждое лето ставилась новая опера, сочиненная maestro di capella великого князя Винченцо Манфреди.
К лету 1756 года Екатерина уже глубоко увязла в отношениях со Станиславом Понятовским — и физически, и эмоционально. Это была весьма сентиментальная связь; обоих захватил зов молодости и чувственности. Позднее Екатерина считала сентиментальность Понятовского избыточной, но сейчас она целиком предалась романтичности происходящего. Впервые в жизни она встретила человека, отвечающего ее сексуальным и эмоциональным потребностям, и была готова сильно рисковать, чтобы проводить с ним как можно больше времени. Хотя о деле знал лишь маленький круг друзей, всегда существовала опасность, что связь может стать более широко известной — маленькая собачка, принадлежавшая Екатерине, могла все выдать, например, в экстазе приветствуя Станислава в присутствии третьего лица, — а должность секретаря сэра Чарльза Хэнбери-Уильямса не давала Понятовскому дипломатической защиты. Именно в надежде получить официальное дипломатическое положение, которое обеспечило бы ему такую защиту и гарантию долгого пребывания в России, Станислав и отправился летом в Польшу — и он, и Екатерина, и сэр Чарльз надеялись, что его отсутствие будет
