молитва черпала силу в осознании домашней единицы как духовной сущности, а это стало возможным благодаря материальному комфорту, в котором жила буржуазная семья. Как и в случае со многими другими видами уединенной деятельности, она задействовала и сама порождала богатую литературу, которая поддерживала одиноких молящихся и связывала их с широким сообществом. Было признано, что предоставленные самим себе – вне устава воскресного богослужения – ревностные христиане могут испытывать трудности с формулированием своих ежедневных молитв. Как предупреждала миссис Доусон в книге «Общение с Богом, или В помощь молящемуся», «бывают моменты, когда общение с Богом затруднено, когда мысли текут медленно и когда нужные слова отказываются приходить»[495]. Сколь бы серьезными ни были его намерения, неподготовленный и безнадзорный кающийся не мог гарантировать ни надлежащей беглости молитвы, ни использования подобающей лексики. «Человек стоит на коленях, – писал преподобный Р. К. Моберли. – Он пытается вознести свою душу и говорить с Богом. Но очень скоро язык его запинается, перед взором сгущается туман, звуки мира сего проникают в уши, разум мечтательно блуждает, спотыкающиеся слова делаются однообразны, бессмысленны или уже не слышны вовсе»[496]. Многочисленные трактаты снабжали читателей инструкциями и приободряли. Их авторы предлагали в качестве образцов собственные тексты и в целом одобряли использование стандартной протестантской литературы, в частности Библии и молитвенника.
Тем не менее в сфере исполнения духовных обрядов между одиночным и социальным сохранялась напряженность. Хотя авторы пособий по уединенной молитве старались показывать ценность домашней обрядности, акцент все же делался на обособленной беседе с Богом. Х. К. Г. Моул в своей «Тайной молитве» настаивал, что «это та самая возможность для развития глубоко личного понимания себя и своих потребностей, а также Господа Иисуса Христа, Бога во Христе, во всей Его славе и милости к тебе»[497]. Отстранение от домашней жизни имело основополагающее значение как для цели, так и для практики этой деятельности. День был размечен периодами интенсивного внимания к духовной жизни. «Коротко говоря, – продолжал Моул, – ты обнаружишь, что, как отдельный грешник, отдельный верующий, ты не можешь свести к минимуму свои одинокие, тайные, индивидуальные моменты исповеди, прошения и восхваления без результата, которого можно от этого ожидать»[498]. Этот процесс начинался и завершался пересмотром не семейных или общественных отношений в целом, а ограниченного внутреннего «я». Сэр Джеймс Стонхаус в своих часто переиздававшихся «Молитвах для использования частными лицами» рекомендовал перед молением «уделять несколько минут исследованию себя. … Без такого ежедневного труда… молитвы суть формальность, неискренность и мерзость для Господа»[499].
Существовало мнение, что частная молитва лучше подготовит человека к общинным духовным обязанностям, и авторы руководств были озабочены судьбой тех, кто ведет беседу с Богом. Они одни могли подготовиться к диалогу – и первыми пожинали плоды. Как и полагается в обществе, которое все сильнее коммерциализируется, их побуждали искать ощутимой отдачи от потраченных времени и сил. Одно из самых практичных руководств – «Ежедневник: помощь в личной молитве» Чарльза Харфорда-Баттерсби – пример своего рода духовной двойной бухгалтерии. Большинство страниц этой книги были пустые, если не считать заголовка. На левой стороне разворота записывались «особые темы для молитвы», там же был столбец для указания дат, когда была высказана та или иная просьба. А на странице справа записывались «ответы на молитвы» – опять же с указанием даты, когда Всевышний дал ответ[500].
Кроме того, случались серьезные практические конфликты между необходимостью молиться в одиночестве и насыщенной жизнью семьи. Достичь той степени пространственного и психического отстранения, которой требовало частное соблюдение религиозных предписаний, было далеко не просто. «Есть, однако, особые трудности на пути постоянной и усердной тайной молитвы», – предупреждал преподобный Эдвард Биккерстет:
…помимо противодействия внутренней порочной природы, еще и соблазны внешнего мира постоянно увлекают нас, заставляя забыть о долге. Великий враг наш Сатана также использует любое искушение, чтобы удержать нас от тайных молитв. Нам не так трудно читать Библию, ходить в церковь или слушать проповеди, как, сохраняя стойкость, продолжать наши постоянные, усердные и исполненные веры частные молитвы[501].
В этом смысле сатана принимал мирские, но тем не менее глубоко вредительские формы. Даже если, скажем, в доме и была задняя комната или какое-то еще специальное помещение, нельзя было добиться того, чтобы домашняя жизнь не попыталась туда вторгнуться, будь то в виде нерадивого слуги, неблагоразумной жены или невоспитанных детей. «Это правда», – отмечал автор «Десятиминутной рекомендации частной молитвы», –
нет убежища столь священного и столь далекого, которое человек Божий мог бы найти себе в сущем мире, но оно подвержено вторжениям и может быть раскрыто. Вы не можете скрыться в задней комнате так незаметно и закрыть за собою дверь так быстро, чтобы какой-нибудь враг благочестия не узрел этого и не проник туда вместе с вами либо не принялся назойливо стучать в дверь, чтобы его впустили[502].
Хотя дом приобретал форму и функции места религиозных отправлений, он все же не был церковью. Он был многофункциональной сущностью со множеством ежедневных требований к каждому помещению.
Руководства по частной молитве были пронизаны тревогой по поводу возможного отступления от веры. Слишком часто благие намерения сводились на нет из-за внешнего давления или внутренних неудач. В монастырской обители, этой отдаленной модели религиозной семьи, для поддержания дисциплины в соблюдении духовного устава существовали вспомогательные ритуалы[503]. В домах же представителей среднего класса не было колоколов, которые созывали бы членов домашней общины на службу первого часа и еще на шесть богослужений подряд в течение всего канонического дня. Вместо жесткой кровати в келье и шествия по каменным полам к часовне там были удобный матрас и постельное белье, а также множество светских забот с самого утра. «Среди отвлекающих моментов насыщенной жизни, – замечал Чарльз Харфорд-Баттерсби, – молитвой легко пренебречь»[504]. Было крайне важно, чтобы решимость подкреплялась рутиной, хотя бы в форме сосредоточенной личной молитвы в начале и в конце дня. В противном случае было слишком легко найти оправдания для прекращения соблюдения обрядов. «Невозможно переоценить совершенную необходимость произнесения утренних и вечерних молитв, – писал Картер в «Книге тайных молитв». – Не будет преувеличением сказать, что от исполнения этого долга зависит ваше спасение. Это жизненно важно. Поэтому смотрите на это как на вопрос жизни и смерти и никогда не поддавайтесь безделью или сиюминутному желанию пренебречь этим»[505].
Постоянным препятствием была большая сложность буржуазной семейной жизни – как дома, так и вне его. Побег из нее был, по сути своей, менее привлекательным, чем участие в ней. Сколь бы искренним ни
