Книга Ропот - Василий Сторжнев

— «Плывущий-по-Течению?»— Хренус равнодушно посмотрел на разъярённого пса.

— «Хрѐнус!»-

— «Да, это я»-

— «Ты̀!»-

— «Так вот»-

— «Убѐй ѐго!»-

— «Зачем?»-

— «За̀чем?»-

— «Да, для чего?»-

— «Для̀ чѐго ѐго у̀бит?»-

— «Да, именно»-

— «Хрѐнус, но̀ ты̀ жѐ брѐдиш, ка̀к для̀ чѐго?»-

— «Я брежу? Может так»-

— «До̀лжно бы̀т та̀к!»-

— «Если бы я убил его, то был бы последовательным, а я хочу быть жестоким»-

— «Блядь, заткнитесь нахуй!»— внезапно пропорол диалог псов Кот; после этого выкрика его морда снова скривилась. Псы озадаченно посмотрели на последнего, не понимания подоплёки его поведения, и он, воспользовавшись их замешательством, вприпрыжку бросился из покоев.

— «Сла̀бак! Нѝчтожество!»— злобно лаял Плывущий-по-Течению, бросаясь в погоню (Фальшивый солдат; состоялось уничтожение бесконечно расточительных образов).

Хренус остался один. Он ещё немного подождал, а затем произнёс в пустоту комнаты:

— «Нет никакого Серебряного Леса»-

Затем он вышел из комнаты, прошёл затихшим коридором и спустился по лестнице. Сквозь проём ворот Хренус увидел, как последние горошины далёких псов по белым страницам снега скатывались в тёмную линию книжного разворота, умирая либо физически, либо визуально — смута, ставшая преемником битвы, стремительно дряхлела. Освещение сплошной плоскости неба было включено, и теперь за полем стали впервые видны призрачные стены, ограничивавшие повествование его жизни: гигантские, крепящиеся к звёздам шторы, прозрачные в своей беспощадности.

А на переднем крае этой картины, прямо в проёме разрушенных ворот сидел Чернобурый Лис. Удивительно, что впервые Серый Пёс не был одёрнут его появлением. Он был совершенно спокоен.

Фигура обернулся дымным хвостом, и его глаза сверкнули противоестественным блеском:

— «О, Хренус, своим появлением ты как будто бы рассыпал букет чёрных цветов по этим ступеням»— неизменно улыбаясь прошелестел он.

— «Фигура, оставь эту патетику, эту ненужную поэзию»— Хренус снова посмотрел вдаль. — «Я всего лишь гость»-

— «Гость теней и призраков»-

— «В моих тоскливых, обесцвеченных похождениях я никогда бы не смог охарактеризовать себя так»-

— «Возможно, что это не совсем та характеристика, которую ты ожидал бы услышать, но, на мой взгляд, именно своей неожиданностью она и точна»— сказал Фигура. Затем он встал и подошёл к Хренусу так близко, что теперь Серый Пёс мог почувствовать запах, исходивший из пасти Фигуры — пространный, существовавший вдали от этих мест, неумолимо напоминающий о конкретном моменте прошлого, ускользающий от описания.

Хренус, нисколько не напуганный приближением Лиса, продолжал смотреть вдаль. Фигура обернулся к ближайшему трупу — настолько изорванному, что нельзя было сказать, кем было это существо при жизни — котом или псом. Ведь кровавые подтёки, одинаково окрасив тела, уравняли их перед взглядом, а смерть — перед вечностью.

— «Всем хочется быть вдали от грустного ума и грубой плоти»— проговорил Лис — «Мне пришли на память строки стиха, услышанного мной когда-то давно, где-то далеко отсюда:

И вот он здесь во сне застыл, остался навсегда,

Хранящий поцелуй кровопролития и брани

И будет сквозь него расти трава

Не дорожа, и не давая обещаний»-

Декламация Лиса была вкрадчивым перебиранием отдельных бусин, а не нервозными выкриками Хренуса.

— «Поэты — это же такие придуманные институты, как и короли, Фигура. За поэзией ничего не стоит. Пустой сосуд, в котором огня никогда не было»— сказал Хренус.

— «Каждый поэт, по-твоему, скудельный тать? Ты сильно изменился, Хренус. Раньше нельзя было и представить, что ты можешь говорить в таком ключе»— Лис испытующе прищурился.

— «Я слишком серьёзно отнёсся к своему делу. Учёл все полученные уроки и сделал всё так, как требовалось. Лишь для того, чтобы понять, что результат остаётся одинаковым, ведь актор-то один и тот же»— ответил, переведя взгляд на Лиса, Хренус. В конце фразы он сделал беспечное движением бровями, как бы невзначай, подтверждая сказанное.

— «Ты знаешь, мне жаль, что информация, изложенная мной, произвела такое впечатление — я ведь, на самом деле, к тебе очень расположен. Но я не могу разбавлять свои предсказания»— повторил Фигура когда-то сказанную им фразу.

Хренус не ответил Лису.

Некоторое время они стояли молча, и ветер шевелил им шерсть.

Серый Пёс первым нарушил паузу. Он говорил, горько ухмыляясь, смотря по старой памяти куда-то вбок.

— «Но я всё ещё был рабом призрачного мерцания, его свет разрывал меня на части»-

— «Ты создал себе идеал, окружил его мифом. Именно поэтому тебе и нужно было познать всё это: чтобы увидеть за ним реальность»— неожиданно-понимающе, чуть ласково сказал Фигура. Даже отвратительный тембр его голоса не смог перебить эту интонацию. — «Но это не отменяет того факта, что тобой был совершён своего рода звонок в пропасть.

Хренус внимательно посмотрел на Лиса. Морда Серого Пса отдавала гранитным холодом:

— «Фигура, отведи меня к моей судьбе. Я слишком устал, мне пора отдохнуть»-

Чернобурый Лис лишь прикрыл глаза в знак понимания и двинулся в сторону леса, прочь с кошачьего поля. Серый Пёс последовал за ним.

Дыхание снега, объявшего пейзаж, было равномерно-мягким. Они шли сквозь исчезающий под белым налётом гобелен битвы. Мёртвые тела становились всё менее значимыми под непрекращающимся снегопадом; можно было подумать, что всё описание побоища пишется в обратную сторону — строки и абзацы превращаются в чистые листы. Теперь момент осознания, момент борьбы и момент смерти были всего лишь одним из множества потерянных кадров, которые медленно рассеивали колеблющийся ветер. Хренусу в его движении, в том, как он ровно вступал в лунки следов, оставляемых Лисом, всё больше становилось грустно от того, что он не встретится более с этими местами, персонажами, их судьбами, что повествование оканчивается, и с последней точкой будет остановлено биение жизни. В чём тогда будет отличие текста, посвящённого ему, от множества других? Множества недописанных, неоконченных, исчезнувших, остановленных текстов? В чём отличие его истории от истории тех персонажей, чьи имена он прочёл на бумагах в замке? Или от сотен других персонажей? Любой текст остаётся недописанным, насильно остановленным, даже если главный герой в нём умирает. Остаётся лишь закрыть книгу.

Лес встретил их пренебрежительным молчанием. Его запёкшаяся побеждённость и ржавая распотрошённость сейчас деловито прикрывалась снегом, будто мебель накрывалась чехлами при переезде; настроение местности развеивалось, теряло в концентрации — теперь сам пейзаж освобождал сцену для новых декораций, недвусмысленно намекая на завершение действа, на то, что время, отпущенное на повествование истекло, и пора освободить место для других сюжетов. Солнце же будто приникло к изнанке неба, как пьяный к стеклянному столу, и своим спиртовым дыханием — разяще-бледным освещением — обожгло лес сквозь прозрачную преграду. Хренус, не сбавляя шага, закрыл глаза и, как это бывало раньше, началось Прослушивание, только теперь это были шумы, звучащие только в его памяти.

И словно лиловый узор томной музыки слов пошел по его