Они выходили, сперва робко, потом смелея, становясь все более дерзкими. Не таились, шли уверенно и нагло. Из склепов Лавры города святого Петра, из известняковых пещер по-над рекой-матушкой, из бурелома и чащ тайги, из омутов и стремнин, из сердец заброшенных старосельских погостов. Отовсюду, дождавшись своего часа.
И рядом с ними, наливаясь густой багровой тьмой, шел Мрак.
– Эй… – стригой шевельнулась, глядя на него. – Что такое?
Свет отражался в ее глазах. Играл расплавленным серебром, переливался в глубине. Ха, это он знал. С этого у многих, встреченных на пути, начиналось знакомство с именно такими Другими.
Невыносимо-манящий блеск глаз, обещающий неизведанное, сильное, пробирающее только намеком. Попади под такой взгляд, окунись глубже, погрузись до самого дна, что не достать… и ты пропал, человечек. Теперь ты просто кусок мяса, так и истекающего кровью. И сам, как доверчивая телка, подставишь собственное горло под острые длинные клыки.
Ха… красиво-опасная Ирина оказалась куда смелее, чем думалось. Куда смелее. Или наглее.
Молния толстовки вжикнула. Стригой вдохнула воздух, еле слышно втянула по лисьи дернувшимся тонким носом. Чуть шевельнула пальцами, почти неуловимо царапнув шелк темными острыми ногтями.
Против натуры не пойдешь. Особенно если твой век еще не долог.
Толстовка жила у него давно. Надежная, серая, плотная. Пропахшая им самим, бензином, соляркой, табаком, костром, дождями, женщинами и дорогой. Мягкая настолько, что не шумела, когда снимаешь. Но слух у Другой не человеческий. Ирина уловила все. Ответила сразу же. Так, как привыкла давно и как умела. Как кошка, завидев мышь.
Потянулась вперед, еле-еле, крохотными миллиметрами, отмеченными лишь меняющимся светом, скользнувшим по ее плечам, лицу с серебряными глазами, напряженной груди, мягко выгибающейся спине, приоткрытым губам. Тем самым, обещающим все несбыточное, узким, темным, зовущим. Мелькнувшим жадным кончиком языка, пробежавшего по верхней медленно и так, что по его спине вниз пробежала дрожь. Дрожь, так и заставляющая следить за всеми движениями чертовых губ. И поблескивающим за ними сюрпризом.
Он помедлил, понимая, как и что придется делать. То, что не приходилось делать давно. Но что никогда не выветрится и не уйдет. Спасибо подарившим жизнь и цель, те постарались на славу. Толстовка чуть защекотала выбившейся ниткой, спускающейся по шее.
Стригой, плавная и опасная, стала чуть ближе. Свет мягко и нагло хватал ее кожу, перетекал по напряженной прячущейся стали нечеловеческих мышц, совершенно не казавшихся опасными. Обманчиво не казавшихся. Хотя в ней опаснее было другое. Исконное, настоящее мастерство ночных охотников. Растекающееся вокруг и нежно касающееся тоненькими лапками запахов, суливших и зовущих. Идущих прямо от широко раздвинувшихся сильных бедер, от блестящих даже в ночи тонких капель, медленно бегущих вниз по нежной и светящейся изнутри коже. Запах накатывал плавными волнами, набирающими силу и заставляющих не думать. Загоняющих внутрь рассудок, спускающих с привязи прячущееся и желающее самку животное.
Он хмыкнул, сбросив одежку одним движением. Кошка? Пусть так. Большая опаснейшая женщина-кошка и ее чертова убойная игра. Тогда ему выпала другая роль. Хренова зверолова, отлавливающего опасных и бешеных животных. Опытного зверолова. Все дело в точности. И скорости. И только потом – в силе. А сила бывает разная.
Руки – перед собой. Крестом Андрея. Чуть быстрее рванувшей вперед стригоя Ирины.
На руках, обтекая кресты, анкх и пентаграммы, плели пляску черно-белые змеи. Их хватило. Другая замерла прямо перед ним, сидевшим на ее кровати, в ее квартире и ее городе. Ведь змеи, пляшущие вязь танца, двигались. Пусть и видимые только застывшим на ее лице серебряным зеркалам. Этого хватило. Змеи извивались в такт дождю, отражавшемуся на стене напротив. И Другая, сама того не хотя, поймала ритм.
Вправо-влево, вправо-влево. На месте, чуть шевеля губами, поблескивающими от тихо впитывавшейся ядовитой слюны, выступившей ради него. Стригои старались не раздирать шею жертвы. Стригои старались быть нежными и аккуратными. Пока не входили в раж. Аппетит приходит во время жратвы.
Он выждал нужный момент. Тот, когда стригой застыла мраморной статуей, широко распахнутыми глазами глядя на него. Нет, не на него. На змей, танцевавших только для нее. И тогда начал задавать нужные вопросы. И получил все необходимые ответы. Совершенно не ощущая стыда. Заключая сделку с Другими стоит ждать обмана или не услышать все полностью. Так что вышло перестраховаться.
Все выходило, как и предполагалось. Старшие, само собой, честными не были. Хорошо. Кто предупрежден, тот вооружен.
– Спи, – он лег, надеясь хотя бы немного выспаться.
Не вышло. Кто знает, почему? Усталость, отсутствие привычки или сама ночь. Чем ближе Самайн, тем сильнее Другие.
Ирина заговорила. Мягко и настойчиво, выпуская наружу все, дремавшее внутри и просящееся наружу. Чертова исповедь темной души, жаждущей рассказать о себе не такому же существу. Он не хотел слушать. Но пришлось. Лишний раз убедившись в том, что его дорога и его работа закончатся еще не скоро.
Глава двенадцатая: красивые проклятые души
Серый снег. Серые деревья. Серые дома. Серые торговые ларьки. Хотя, нет. Ларьки как раз хотя бы пытаются выкрасить. Чтобы в глаза бросались. Раньше так же было, магазины и есть магазины. Только вместо магазинов, нормальных, привычных, черт пойми что. Водка, пиво, тут же сладости из Польши, колбаса, много. Вроде все как обычно. Кроме цен. И вещи только на рынке. И тоже… откуда? Как может стоить обычная футболка так много?
За что боролись, на то и напоролись. Девяностые годы, деточка. Никакого развитого социализма. Свободные рыночные отношения. Во всем. Свобода, мать ее.
Вместо ясности – сплошной туман. Вместо цели – пустое барахтанье. Не у всех, конечно.
Пусть даже в этой ясности светлого-то стало совсем мало.
Тоненький писк электронного комара. Настойчивый, надоедливый, назойливый. «Зыыыыыыыыыыыииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииии…»
«Янтарь». Его делали еще в Союзе. Ей он достался почти целым, только замотай красный корпус изолентой. И хорошо бы покупать батарейки вовремя. Хотя, даже обычных батареек стало порой не найти. Только будильнику они не нужны. От сети работает.
Приоткрыла один глаз, внимательно присмотревшись к тёмному пятну на потолке. Не пропало. На прошлой неделе сосед сверху, гот Пьер… Петька, в очередной раз обдолбавшись какой-то хренью, забыл выключить воду в ванной. Последствия ликвидировали вдвоём, еле найдя у него старое ведро и тряпку. Теперь нужно было делать ремонт, но так не хотелось…
На будильнике табло мерцало заданным временем, шестью часами. Лишь бы не было отключения, пока она спала, тогда будильник включался сам, но с задержкой на один час. Если проспала, то это… плохо, мягко говоря.
