Кофе он купил в открытом Макдаке, ярко переливающемся светом на крохотной площади. Кивнул двум Другим, совсем молоденьким квартирникам, лихо уплетающим картошку с сырным соусом. Поставил два стакана в прямоугольник подставки. Третий взял в руки и вернулся в морось и резкие сабельные выпады ветра.
Адрес запомнил хорошо. Дом, высоченную громаду из кирпича, нависающую на площадью Куйбышева, отыскал быстро. Дождаться собачников, выводящих питомцев, получилось куда дольше. Но внутрь попал без проблем. Консьержка, читавшая пухлую Донцову, даже не повернула головы.
Дверь открылась с третьего звонка.
Стригой, одетая для работы, недоверчиво покачала головой.
– Ты мне будешь должен. Договорились же на завтра?
Он кивнул.
– Посиди вон там.
«Вон там» оказалось туалетом для гостей. Прихлебывая кофе и сидя на унитазе, полистал Кинга. «Жребий». Старенький роман ему нравился. Было в нем что-то… настоящее. Хотя и наворотил автор кое-где так, что впору охать.
Дверь хлопнула слишком громко. Стригой показывала неудовольствие и заявляла про уход клиента. Но отрываться от Кинга не хотелось. Возможно, виной оказалось тепло. И усталость.
– Ты нахал, – проинформировала нечисть, встав в открытой двери и приняв позу, чересчур красивую для обычной. – Осознаешь?
Он хмыкнул. Покосился на сильную стройную ногу, ее компаньонку и остальное, прикрытое невесомо-прозрачным, неожиданно сменившим кожу и заклепки с проволокой.
– Типа честь оказал, заявившись вот так, без приглашения?
– Ты звала.
– Завтра звала. Сегодня работала, поужинать хотела…
Он вздохнул. Нечисть была опытной, но явно заигрывалась. Так и строила из себя обычную кокетку.
– Ты ела почти неделю назад, но сил тебе хватит. Впереди настоящее кормление.
– И что?!
Пожал плечами, охватив взглядом темные большие круги, просвечивающие на нагло смотрящих на него грудках.
– Тогда ты такой красивой вряд ли будешь. А вот очень страшной – наверняка. Тот, ушедший, твой постоянный корм?
Стригой оскалилась, не на шутку разозлившись.
– Вот это уже похоже на правду. Кофе принес. Будешь?
Нечисть сдунула прядь, упавшую на глаза. Совершенно обычно и так по-женски.
– Буду. Есть хочешь?
Есть… Не отказался бы.
– Пошли, охотник. Сделаю тебе не охотничью яичницу с совершенно домашним беконом. А ты расскажешь – чего приперся.
Уже когда перед ним появилась еда, стригой, явно нервничающая, наконец-то спросила:
– Почему ты меня не опасаешься?
Ответ лег на стол тяжело. Блеснул серебром узора.
– Ты…
– Я пришел к тебе поговорить. Извини, если отвлек.
– Не за что.
Он покрутил вилку.
– Вкусно. А вот теперь…
Свет падал в спальню как нужно. Через полураскрытые жалюзи, полосами, чередуясь с мягкой темнотой. Жемчужно-серебристый, отдающий неживыми голубыми оттенками. То, что надо. Для такого-то разговора – самое оно то.
Почему он не опасался стригоя? Да все просто: был сильнее. Это знала она, и знал он сам. Только вот… не говори гоп, пока не перепрыгнул. Но как еда вряд ли был нужен. Того, что стригой брала с постоянных… гостей, хватало надолго. Это знал точно. А еще… кое-что долго живущая женщина поняла. И даже успела испугаться. Страх возник сразу. Тонкой струйкой протек к нему, впитываясь в обоняние и ощущения. Но спросить ничего не спросила. Просто поняла.
Переодеться так и не переоделась. Сидела на кровати, обхватив колени руками и смотрела куда-то на стену. За окном снова шумел дождь, капли били по стеклу, расплывались в узорах. Линии стекали по светлой стене, превращались в ручейки.
– Меня зовут Ирина. Не Влада.
Он кивнул головой. Закинул подушку за голову, лег удобнее.
– Ты никогда не называешь своего имени, знаю.
Знает. Надо же.
– Когда ты убиваешь таких же, как с…
Она замолчала, почувствовав его взгляд. Не задавай глупых вопросов и не получишь ненужных ответов. Даже если вопрос глуп только из-за своей ненужности.
– Ты предложила сделку.
– Да.
– Что именно?
Она шевельнулась, повернув голову. Уставилась глазами, казавшимися полными темноты. Опасная, красивая и… мертвая. Тяжело назвать жизнью имевшееся у Ирины.
– Ты не стал убивать меня только из-за нее…
Отвечать не стоило. Ответ был простым и понятным сразу. Да, только из-за сделки. Ни одной другой причины, дарившей ей будущее, не было. Никакого варианта. Это честно. Нелюди и нечисть могут жить среди людей. Но не те, кто пьет кровь постоянно. Такие, как женщина-стригой.
Забери… умершего и воскресшего у Мрака. Ответа можно и не дождаться.
Забери странную жизнь у нечисти. Ответ может стать сильнее.
Убивая лесовика, росомаху, водяника или упыря – всегда взвешивай за и против. Нечисть живет по своим собственным правилам. Истребить ее полностью не удавалось и раньше, в лучшие для такой охоты времена. Что говорить про сейчас?
Другие считают это разменом. Он считал это раковой метастазой. Убей стригоя – появится кто-то хуже. Но не убивать нельзя.
Сделка… Сделка лучше бездействия. Стригой уйдет, спрячется. Будет реже появляться в сумерках, будет меньше себе позволять. Но потом эта красивая Ирина осмелеет. Не сразу, через… с ее опытом где-то через месяц. Неопытные смелели куда дольше, совершенно идиотски полагая о собственном уме. Пересижу с полгода почти на сухом пайке, все уляжется, круги по кровавым лужам разбегутся совсем далеко. Ни один чертов охотник не найдет. Ну-ну.
Пьющие кровь всегда были ближе к Мраку. Это догма. Это не стоит оспаривать.
Остальные Другие могли быть какими угодно. От по-настоящему злобных тварей до мелких пакостников, не более. Они жили рядом с людьми, питаясь теплом их жизни, теплом их душ и, довольно часто, теплом их тел. Только что вскрытых и выпотрошенных. Пусть и не все.
Где бы не пришлось скитаться, все и всегда оказывалось одним и тем же. Оставь в покое развалюху на отшибе и в нее очень скоро набьются Другие. От похожих на двуногих котов домашних и до прибившихся лесных, больше смахивающих на пеньки с глазами. Запусти люди свой город, деревню или поселок, распусти грызунов, бродячих псов или людей-бродяг, скоро появятся те Другие, что опаснее. А уж когда и Веры не осталось в огромной стране, разбитой на пятнадцать отдельных кусков-огрызков, стало еще хуже. Он помнил. Да, он помнил.
Брат против того, кого вот-вот считал братом. Цвет глаз и разрез, оттенок кожи, рост и даже цвет волос. Не говоря о фамилии в паспорте. Брошенные старики, убежавшие дети, оставленные жены с грудниками, рушащиеся судьбы, заводы и корабли. Оставленные военные городки и столетия длиннейшего страшного пути целого народа. Сгнившие под дождем, снегом, ветром и зноем братские могилы и деревянные кресты, целые села и танковые полки. Прущие под остатками чернобыльских ядовитых ливней странные сорняки и горе напополам с бедой. Плач одного ребенка, сидящего над родителями, плавающими в крови где-то в Тирасполе, Ордженекидзе-абаде, Сержень-Юрте или где-то еще… Только одного такого плача хватало для Других.
