Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
— А кто такой Будда?
— Буддами становятся люди, — ответил отец.
— А как они становятся буддами?
— Благодаря учению Будды, — ответил отец.
И снова я спрашиваю:
— А того Будду, который обучал будд, кто обучал?
— Он тоже стал Буддой благодаря учению прежнего Будды, — опять ответил отец.
Я снова спросил:
— А вот самый первый Будда, который начал всех обучать, — как он стал Буддой?
И тогда отец рассмеялся:
— Ну, этот либо с неба свалился, либо из земли выскочил.
Потом отец потешался, рассказывая об этом всем:
— До того привяжется, что и ответить не можешь[91][92].
Мальчика, о котором идет речь, звали Ёсида Кэнко (1283–1350). Сын синтоистского священника, впоследствии он стал выдающимся поэтом (в этом качестве прославился под своим настоящим именем Урабэ Канэёси и был назван одним из четырех небесных поэтов) и получил должность при дворе. В конце концов Ёсида оставил двор ради жизни буддийского монаха, но его сочинения все равно выдают глубоко светского человека, наделенного острым чувством прекрасного в меняющемся мире и исполненного ностальгии по золотым дням придворной жизни в эпоху Хэйан. Воспоминания Ёсиды заслуживают внимания как отражение взглядов человека, чей тонкий вкус признавали всегда и признают сегодня, однако его религиозные воззрения вряд ли можно назвать примечательными, поскольку найти ответы на важнейшие вопросы бытия он не пытался.
Некоторые буддисты в поисках истины выходили за традиционные, установленные религией рамки. Кто-то становился отшельником, как Камо-но Тёмэй (1154–1216). Его биография в чем-то напоминает биографию Кэнко — он тоже происходил из синтоистской семьи, но приобрел известность в придворных литературных кругах. И он ушел в монахи, но в данном случае разрыв с миром оказался окончательным. Тёмэй удалился сначала в одно, затем в другое горное убежище и незадолго до смерти описал свою повседневную и духовную жизнь там. Само название этих мемуаров, Ходзёки («Записки из кельи»), указывает, что он покинул мир не ради богатых монастырей на горе Хиэй-дзан, где жизнь била ключом, а ради полного лишений уединенного существования. Тёмэй утверждает, что не жалеет о своем выборе, к которому его подтолкнули бедствия, постигшие Киото в начале 1180-х годов: пожар, ураган, землетрясение и голод.
Было ужасно, что среди этих дров попадались куски дерева, где еще виднелись кое-где или киноварь, или листочки из золота и серебра. Начинаешь разузнавать — и что же оказывается? Люди, которым уже ничего не оставалось делать, направлялись в древние храмы, похищали там изображения будд, разбивали священную утварь и все это кололи на дрова. Вот какие ужасные вещи мог тогда видеть рожденный в этой юдоли порока и зла[93][94].
А то — нарву себе цветочков осоки, собираю ягоды брусники иль набирать начну картофель горный, рвать петрушку; то, — спустившись вниз к полям, что у подножия горы, — подбираю там упавшие колосья и вяжу из них снопы.
Если ясен день, взобравшись на вершину, гляжу вдаль — на небо своей родины, обозреваю издали горы Кобатаяма, селение Фусими, Тоба, Хацукаси. У красот природы собственников нет, отчего и нет никаких препятствий усладе сердца моего[95].
Вообще все это говорю я вовсе не для тех, кто счастлив и богат, а говорю лишь о себе одном: сличаю, что было со мной прежде и что есть теперь.
С тех пор как я бежал от мира, как отринул все, что с телом связано, нет у меня ни зависти, ни беспокойства.
Жизнь свою вручив провидению, я не гонюсь за ней и от нее не отвращаюсь.
Существо мое — что облачко, плывущее по небу: нет у него опоры, нет и недовольства. Вся радость существования достигает у меня предела у изголовья беззаботной дремы, а все желания жизни пребывают лишь в красотах сменяющихся времен года[96].
Хотя Тёмэй не считал себя учителем, заново утверждающим буддийские истины на благо остальных, дух проповедничества витал в воздухе, и революционные перемены в японском буддизме в период Камакура произошли не в последнюю очередь благодаря ему. Напомним, что тэндай и сингон широко распространили в провинциях буддизм и связанное с ним искусство и возможности обучения, но если теоретически доктрины махаяны касались всех и отличались сострадательной заботой о каждом существе, то на практике они оставались уделом монахов и их духовными богатствами могли воспользоваться лишь немногие. И вот пришло время, когда усилия нескольких известных проповедников дали новые плоды — буддизм, лишенный эзотерических атрибутов и изложенный понятным простым людям языком, стал по-настоящему религией масс.
Хонэн (1133–1212), Синран (1173–1263) и распространение амидаизма
Хонэн, родившийся в семье государственного чиновника, с юных лет отличался столь выдающимися умственными способностями, что его отправили в столицу для обучения в главном монастыре школы тэндай на горе Хиэй-дзан. Он оправдал ожидания и даже превзошел своих учителей в понимании многих буддийских текстов, по которым там учили монахов. Однажды один из его наставников, раздосадованный многочасовым спором с Хонэном, не совладал с собой и ударил его деревянным подголовником. Только для того, чтобы признать, после некоторых раздумий, что Хонэн все-таки был прав… Достигнув таких вершин в изучении буддизма, многие остановились бы, но Хонэн продолжал разбираться в тонкостях разнообразных буддийских течений и расспрашивать одного авторитетного священнослужителя за другим. Почти 30 лет он оставался на горе Хиэй-дзан, не находя того, что искал, пока в 1175 году не наткнулся на сочинения китайского монаха Шаньдао, жившего 500 лет назад. Отрывок, который мы приводим ниже, стал для него поворотным. Речь в нем идет о бодхисаттве Амиде, который принес торжественную клятву — сказал, что не хочет для себя нирваны, пока она недоступна всем остальным существам.
Только повторяйте имя Амиды от всего сердца. Идете вы или стоите, сидите или лежите, никогда не прекращайте повторять его имя, даже на мгновение. Этот труд — верный путь к спасению, ведь он согласуется с изначальным обетом этого Будды[97].
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106
