— Доброе утро, профессор, — негромко сказалаГабриэла, садясь на стул и беря его за руку. — Все наши передают вам привети желают скорейшего выздоровления. А миссис Розенштейн велела вам принимать вселекарства и не ссориться с сестрами из-за лишнего укола или таблетки. —Старая миссис действительно сказала ей это, вытирая глаза белоснежным носовымплатком. — Мы все вас любим…
В эти слова она вложила все свое чувство, и профессор этопонял — он на мгновение прикрыл глаза и чуть сильнее сжал пальцы Габриэлы.
По пути в больницу она раздумывала о том, чтобы взять вмагазине отпуск и ухаживать за профессором, когда его выпишут. Габриэла несомневалась, что Иан пойдет ей навстречу и даст, по крайней мере, неделю ссохранением места. Габриэла чувствовала себя виноватой за то, что в последниемесяцы нередко была к нему невнимательна, мало разговаривала и совершеннозабросила свою писательскую работу. Теперь она заговорила с профессором о своемновом рассказе, который начала совсем недавно. Она упомянула о том, что рассказочень понравился Стиву. Профессор снова нахмурился и вдруг, с трудом поднявлевую руку, погрозил ей своим «знаменитым» пальцем. Он был так слаб, что почтисразу же уронил руку обратно на одеяло. Габриэла едва не разрыдалась,почувствовав, как жалость стиснула ее сердце. «Должно быть, — подумалаона, — он бранит меня за то, что я так долго не работала».
— Я буду, буду писать! — пообещала она, искреннерадуясь тому, что — как ей казалось — сумела правильно разгадать егомысль. — В последнее время я была очень занята на работе — мне надопомогать Стиву, ведь ему так тяжело приходится без работы…
И снова левая рука со «знаменитым» пальцем дрогнула и сталаподниматься, но тут же упала. В глазах профессора показались слезы.
— Не шевелитесь, прошу вас! — воскликнулаГабриэла. — И не разговаривайте, а то сиделки опять меня выгонят. Вотвыздоровеете, вернетесь домой, тогда и побеседуем всласть обо всем.
За исключением того первого рассказа, который профессор безее ведома отослал в «Нью-йоркер», ей так и не удалось ничего опубликовать.Габриэла знала, что сама в этом виновата. Она не работала над текстами, какдолжно, и рассказы получились сыроватыми. Частые ссоры со Стивом из-за денегсильно отвлекали ее, а теперь еще это несчастье с профессором!.. Габриэлачувствовала, что, пока он не поправится, она вряд ли сумеет написать хотьстрочку. Болезнь профессора полностью занимала ее мысли, и Габриэла мечталатолько об одном — чтобы он скорее выздоровел. Если бы существовал какой-нибудьволшебный способ поделиться с ним своими силами и своим здоровьем, она бы срадостью сделала это, пусть даже ей пришлось бы поменяться с профессоромместами.
Примерно через час профессор снова закрыл глаза и заснул, ночасто просыпался, в тревоге ища глазами Габриэлу. Тогда она брала его за руку иутешала. Взгляд профессора Томаса был очень пристальным; он как будто старалсявнушить Габриэле какую-то мысль, однако это усилие быстро утомляло его, ипрофессор снова ненадолго засыпал. В эти минуты Габриэла принималась молитьсятак горячо, как она не молилась, даже когда была в монастыре. Ей никто не мешал— сестра, заступившая на дежурство нынешним утром, была не таких строгихправил, как предыдущая, и просила Габриэлу выйти из палаты только тогда, когдапрофессору надо было делать укол. Все остальное время Габриэла сидела рядом сним и, шепча молитвы, вспоминала монастырь, сестер, матушку Григорию и раздумывалаоб их тихой силе, которая питалась неколебимой уверенностью в том, что Богбудет всегда любить и защищать их, что бы ни случилось. Сейчас Габриэле нехватало именно веры, которая могла бы провести через все испытания — и ее, ипрофессора Томаса.
Профессор все еще дремал, когда, ближе к вечеру, Габриэланаконец уехала домой, чтобы принять душ, переодеться и рассказать остальным,что происходит. Собственно говоря, никаких особых новостей не было: врач,совершавший обход, сказал ей, что состояние больного вроде бы стабилизировалосьи что в ближайшее время ухудшение вряд ли возможно.
Уходя, Габриэла поцеловала профессора в щеку, но он даже непошевелился. Она решила, что мистер Томас наконец-то крепко заснул. Это слегкаободрило ее, и по дороге домой она твердила себе, что профессор непременнопоправится. Он сильный человек и будет бороться за жизнь, помогая врачам.Именно эти свои чувства она постаралась передать остальным пансионерам, которыес нетерпением ждали ее возвращения.
Услышав эти новости, миссис Розенштейн тотчас жезасобиралась в больницу, чтобы тоже навестить профессора. Мадам Босличкова своодушевлением заговорила о том, какой пищей следует кормить профессора, когдаон вернется, и не пора ли уже сейчас закупать яблоки и другие свежие фрукты,чтобы отжимать из них сок и готовить протертое пюре. Каждый спешил высказатьсвое мнение по этому поводу, и в поднявшейся суматохе Габриэла не сразузаметила отсутствие Стива. Никто не знал, куда он ушел и когда вернется.Поднявшись к себе, Габриэла обнаружила на столе записку. Стив сообщал ей о том,что идет в Центральный парк — сыграть партию в теннис с одним знакомым, которыйобещал ему похлопотать насчет места. Эта записка еще больше подняла ейнастроение. Габриэла как-то уверилась, что и у Стива дела наконец-то сдвинутсяс мертвой точки, хотя, строго говоря, никаких оснований для подобного оптимизмау нее не было. Уже несколько раз Стив уезжал, чтобы посидеть в ресторане с«нужными людьми», но из этого так ничего и не вышло. Но сейчас Габриэла простоне хотела вспоминать об этом.
Войдя в ванную комнату, Габриэла включила душ и, стоя подего упругими, горячими струйками, снова задумалась о самом дорогом для неечеловеке, который в это время боролся за жизнь в палате интенсивной терапии.Профессор был для Габриэлы больше чем другом, и она старательно отгоняла отсебя мысль, что будет с ней, если она его потеряет. Вместо этого она рисоваласебе радостные и счастливые картины, во всех деталях представляя возвращениепрофессора, раздумывала о том, что следует предпринять для его скорейшеговыздоровления. Габриэла готова была сделать для него все, что только вчеловеческих силах, отдать до последней капли всю свою кровь, если понадобится.Бог послал ей этого удивительного человека, и Габриэла поклялась не допустить,чтобы Он забрал его теперь. Она считала себя в своем праве: Бог и так лишил еевсего, что было у всех обычных людей. Если бы профессор вдруг умер, онаперестала бы верить в высшую справедливость.
Когда ближе к вечеру Габриэла снова приехала в больницу,мадам Босличкова и миссис Розенштейн как раз собирались уходить. Обе женщиныбыли в слезах. Габриэла спросила, что случилось, и они рассказали, чтопрофессору неожиданно стало хуже. Паралич правой стороны тела началраспространяться и на левую сторону, и профессор задыхается. Врачам сновапришлось подключить аппарат искусственного дыхания.
Это были тревожные вести. Когда Габриэла вбежала в палату,она сразу увидела, что профессору действительно стало хуже. Он выглядел крайнеизможденным и очень усталым; черты его лица заострились, а лежащие на одеялеруки были совершенно неподвижны.
