– Сейчас откопаю что-нибудь. – Вард взглянул начасы, а Фэй – на него. Желание прикоснуться к нему, спросить, кто он на самомделе, узнать о нем побольше не отступало. Он улыбнулся и снова стал совсемюным. – Вы не обидитесь, если мы поищем на кухне? Клянусь, я найду тамкое-что подходящее, если вы, конечно, не против.
Она грациозно протянула ему руку.
– Хорошо бы найти сэндвич.
– Давайте попробуем.
Они сели в джип и очень скоро подъехали к длинному зданию,где располагалась столовая для солдат. Через двадцать минут Фэй Прайс ужесидела на длинной скамейке над тарелкой с горячей тушенкой. К подобной пище онане привыкла, но в эту нелегкую ночь так проголодалась, что дымящееся варевопоказалось очень вкусным. Вард тоже поставил перед собой тарелку.
– Ну прямо как в ресторане «21», а? – Он взглянулна нее, улыбнулся все той же циничной улыбкой, и Фэй рассмеялась.
– Более или менее… Разве что только это не хаш, –поддразнила она, и Вард подмигнул ей.
– О, Бог мой, не произносите этого слова. Если бы поварвас услышал, он почел бы за счастье сделать такое одолжение.
Фэй вдруг вспомнила полуночные ужины после школьныхвечеринок и расхохоталась. Он удивленно поднял брови над красивыми голубымиглазами.
– Я рад, что вам весело. Здесь никто давно не смеялся,наверное с год. – Сейчас Вард казался более раскованным. Он, явнонаслаждаясь ее обществом, потихоньку ел тушенку, а Фэй объясняла:
– Понимаете… здесь все прямо как в юности, послевечеринок с подружками, когда завтракаешь где-то в ночном ресторанчике…
Фэй оглядела ярко освещенную комнату, а его взгляд замер наее лице.
– А где вы росли?
Они почти подружились, проведя вместе несколько часов, астолько времени в зоне войны – это кое-что. Здесь все происходило быстрее,напряженнее. И можно спрашивать о том, о чем никогда не спросил бы в другомместе, и касаться друг друга, как никто нигде в другом месте не осмелился бы.
Она задумчиво ответила:
– В Пенсильвании.
– Вам там нравилось?
– Не очень. Мы были ужасно бедны, и мне так хотелосьвырваться оттуда, что я и сделала сразу же, как закончила школу.
Он улыбнулся. Трудно было представить ее бедной. И меньшевсего – в глухой провинции.
– А вы? Откуда вы родом, лейтенант?
– Вард. Или вы уже забыли мое имя? – Она вспыхнулав ответ на его укол. – Я вырос в Лос-Анджелесе. – Казалось, ему оченьне хотелось ничего добавлять. Фэй не совсем понимала, почему.
– И вы вернетесь туда… после этого? – Фэйненавидела слово «война». Он теперь тоже его ненавидел. Война нанесла емуглубокие раны. Эти раны не видны, но от них не излечиться никогда.
– Да, скорее всего.
– У вас там родители?
Ее интересовал этот печальный, циничный, красивый молодойчеловек, с какой-то тайной, которую он не хотел раскрывать, пока они елитушенку в ярко освещенной солдатской столовой на Гвадалканале. Окна былизагорожены щитами, и казалось, что их нет вообще.
– Мои родители умерли. – Вард холодно смотрел нанее, что-то неживое почудилось в его глазах. Слишком часто ему приходилосьповторять эту фразу.
– Извините.
– Да мы не были с ними очень близки. – Он встализ-за стола. – Еще тушенки или чего-то более экзотического на десерт?Говорят, где-то спрятан яблочный пирог. – Он улыбнулся одними глазами, иФэй рассмеялась.
– Нет, спасибо. В таком наряде лакомиться яблочнымпирогом рискованно. – Она опустила глаза, осматривая свое серебристоеплатье, и он словно впервые его заметил. Он уже привыкал к ее облику. Она непохожа на Кэти – совсем другую, в накрахмаленном белом…
Вард исчез, но скоро вернулся с маленькой тарелкой фруктов истаканом чая со льдом. Холодный чай был тут драгоценнее вина, поскольку натакой жаре сделать лед почти невозможно. Она объездила весь свет и хорошознала, какой это редкостный подарок в здешних местах. Фэй Прайс наслаждаласькаждой каплей холодного напитка.
Несколько солдат, только что вошедших в столовую, откровеннопялились на нее. Фэй ничего не имела против. Привыкла. Время от времени онаулыбалась, но взгляд все время возвращался к Варду. Потом ей пришлось подавитьзевок, и он изобразил, что тоже валится с ног от усталости, покачал головой инасмешливо улыбнулся. Он много шутил, и в нем одновременно было что-то забавноеи что-то печальное.
– Смешно, но в моем обществе люди всегда так поступают.От меня всех клонит в сон.
Она засмеялась и отпила из чашки.
– Встав в четыре утра, вы бы тоже зевали. Вы, офицеры,наверняка нежитесь в постели до полудня.
Фэй знала, что это не так, но ей нравилось подтрунивать надним, тем более что от этого его глаза теплели, и она чувствовала, как ему этонужно. И теперь он как-то странно взглянул на нее.
– Фэй, что заставляет вас это делать? – Он вдругосмелился назвать ее по имени и сразу понял, что ему приятно произносить его, аона, казалось, не возражала. Во всяком случае, она сразу же ответила:
– Ну, это необходимость… отплатить за все хорошее, чтопроизошло со мной. На самом деле я никогда не чувствовала, что заслуживаю всеготого, что у меня теперь есть. А долги надо отдавать при жизни.
– Обычно так же говорила Кэти, и слезы подступили кглазам Варда. Сам он никогда не чувствовал необходимости платить «долги». Атеперь тем более.
– А почему женщины всегда так рвутся отдать долги?
– Не только женщины. Мужчины тоже. А вы разве так несчитаете? Неужели вам никогда не хотелось сделать что-то приятное другому парнюза все хорошее, что случилось с вами?
Он поднял на нее глаза. Взгляд потяжелел.
– Ничего хорошего со мной давно не случалось… Покрайней мере, с тех пор, как я здесь.
– Но вы же живы, не так ли, Вард? – Голос звучалмягко, а глаза впились в его лицо.
– Иногда этого мало.
– Да, пожалуй, но в таком месте, как здесь, уже много. Нужноуметь быть благодарным. Оглянитесь вокруг. Каждый день раненые, искалеченныемальчики, инвалиды… и те, кто никогда уже не вернется домой…
Что-то в ее тоне проникало прямо в душу, и впервые запоследние месяцы ему пришлось бороться с собой, чтобы не расплакаться.
– Я стараюсь не видеть этого.
– А может, стоит? Может, тогда вас порадует то, что выживы?
Ей хотелось докричаться до него, унять его боль. Он встал.
– Мне уже на все наплевать, Фэй. Останусь ли жив, умрули… Мне все равно. И безразлично, что станется с другими.
