– Да, мэм! – чётко и отрывисто отвечаю я, распахивая глаза.
– Хочешь снова принести присягу?
Я на добрых пятнадцать сантиметров выше Чен, но всё же в моём мозгу нет ни малейших сомнений, что она может меня уделать – и всячески унизить – любым способом, как ей только заблагорассудится. Её чёрные волосы коротко острижены, а голос обезоруживающе бесстрастен. Она с умиротворённым выражением лица дожидается моего ответа.
– Нет, мэм, – отвечаю я, не понимая смысла вопроса.
– В таком случае где твоё звено, салага?
Я оглядываюсь по сторонам и чувствую, что краснею. Моё звено давно ушло. С тех пор как мы сюда попали, кадеты-инструкторы7 дробили наш курс из тысячи новобранцев на всё меньшие и меньшие группы. Каждое разделение приводило к всё меньшей и меньшей анонимности. Не самое приятное осознание. Одна тысяча превратилась в десять эскадрилий по сто кадетов в каждой. А затем сотня стала тридцатью. И эти тридцать стали моим звеном. В моём звене всего четыре женщины, но прямо сейчас в комнате нет никого, кроме меня, офицера-кадета Чен, офицера Дженкса и драгоценного мгновения, из-за которого я и угодила в переплёт.
– Вы не могли бы просто выполнить свою работу и выставить её отсюда? – безразличным тоном интересуется Дженкс.
– Да, сэр, – отвечает Чен.
Она делает глубокий вдох, готовясь спустить на меня всех демонов ада. Но прежде чем Чен успевает открыть рот, Дженкс лениво останавливает её жестом. Чен мгновенно останавливается и встаёт по стойке смирно, а Дженкс подходит ко мне. Я стою неподвижно, глядя прямо перед собой. Офицер обходит меня кругом. Я слышу его дыхание, слышу, как скрипят его ботинки. Волосы у меня на шее становятся дыбом, когда он останавливается прямо передо мной. Дженкс осматривает меня оценивающим взглядом, и его губы кривятся в разочарованной гримасе.
– В эти дни они берут кого попало, – заключает он. Затем его взгляд переключается с меня на Чен, – действительно, кого попало.
Чен продолжает смотреть прямо перед собой, но я замечаю, как её выражение лица на мгновение меняется. Слова Дженкса поразили её в самое сердце.
Входит следующее звено, чтобы принести присягу, и Дженкс мановением руки отпускает и меня, и Чен. Мы разворачиваемся на каблуках и выходим в коридор. Дженкс лишил Чен любой власти, которая у неё была. В этой комнате – и в глазах Дженкса – мы обе выглядим одинаково разочаровывающе.
Когда мы входим в общий зал и воссоединяемся с остальным звеном, к Чен, похоже, возвращается самообладание. Никто не обращает внимания, как я вхожу в помещение с висящей на хвосте Чен. Они просто радуются, что не сами получили взбучку, я знаю. Пока я занимаю своё место в очереди, замечаю, как Чен переглядывается с офицером-кадетом Резендизом. Резендиз чует, что что-то случилось, и награждает меня одним из таких взглядов, в которых смешивается понимание и извинение. Он знает, что за птица Дженкс. А кто-то разве нет?
Я оглядываю помещение и замечаю, что парни-кадеты заняты бритьём налысо, пряди и локоны волос усеивают пол, словно первый снег. Я следую за Чен в тот конец помещения, где женщины также могут коротко подстричься. В том случае, если они, как я, например, не провели последние два года, отращивая свои волосы. Так что теперь мои волосы собраны в тугой пучок не больше семи сантиметров в диаметре на затылке, и поэтому не могут касаться воротничка. Это означает, что последние два года я была одержима измерениями, рулетками, резинками для волос и заколками. Я даже засекала время на укладку. Вот о чём я думала, пока мои одноклассники нервно заполняли заявления в колледжи и планировали грандиозные выпускные вечеринки.
После стрижки офицеры-кадеты Чен и Резендиз направляют нас на медицинскую часть сегодняшних мероприятий, где нас безнаказанно тыкают и прощупывают. Я понятия не имею, сколько сейчас времени, но мне кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как я сидела на откидном верхе своей машины, любовалась колорадским восходом и прислушивалась к звукам самолётов.
Затем Чен и Резендиз направляют нас получить полевую форму, а затем, когда небо начинает темнеть, они наконец отводят нашу утомлённую группу обратно за вещами, и оттуда разводят по казармам. Чен останавливается перед открытой дверью.
– Дэнверс. Рамбо.
Я делаю шаг вперёд, и точно так же шагает одна из трёх увиденных мною сегодня девушек из нашего звена. Мы не смеем смотреть друг на друга. Мы смотрим прямо перед собой, ожидая, когда Чен скажет, что нам делать. Чего она не делает. Так что мы продолжаем стоять. Чен останавливается перед следующей открытой дверью и выкрикивает имена двух оставшихся девушек. Мы все застываем на месте. Нам нужно войти внутрь, нам нужно?
– Первый этап вашей базовой подготовки начинается завтра8. Предлагаю вам немного поспать. – Не сказав больше ни слова, Чен уходит прочь.
Мы вчетвером переглядываемся, и пока не появился кто-то ещё и не наорал на нас, быстренько расходимся по комнатам.
– Кэрол Дэнверс, – представляюсь я, оказавшись в безопасности внутри, и протягиваю руку своей новой соседке.
– Мария Рамбо, – отвечает она, пожимая мою руку. У неё сильное и уверенное рукопожатие, и, хотя я не сомневаюсь, что она истощена так же, как и я, она с любопытством смотрит мне в глаза. Я прямо чувствую, как она изучает моё лицо, пытаясь определить, из какого я теста. Я пытаюсь улыбнуться, пытаюсь покрепче сжать её руку, пытаюсь… ну, впечатлить её. После долгого дня тёмная кожа Марии блестит от пота, и пока её невообразимо огромные карие глаза изучают моё лицо, я чувствую, как будто она вот-вот ударит каким-то психологическим молотком, заканчивая оценку моего характера, и вынесет вердикт.
– У тебя есть предпочтения? – выпаливаю я, указывая на две кровати.
– Нет. – И затем добавляет, сопровождая слова практически незаметным кивком головы: – А у тебя?
– Я не сомневаюсь, что они обе одинаково адски неудобные, – говорю я.
Лицо Марии расплывается в усталой улыбке, и меня охватывает такая радость, что ею можно было бы снабдить энергией весь центр Колорадо-Спрингс9.
– В таком случае я возьму эту, – говорит Мария, указывая на кровать справа.
Я киваю, и следующий час мы проводим в тишине, обживаясь на своих местах. Мы примеряемся, складываем и перекладываем вещи, пытаясь как можно лучше подготовиться как к завтрашним испытаниям, так и к любой неминуемой инспекции казармы.
Когда под самый конец ночи я, наконец, чищу зубы, то понимаю, что даже не могу вспомнить, было ли у меня сегодня во рту хоть что-нибудь. Но я знаю, что должна была что-то перекусить. Я помню, что видела целую прорву лиц и не меньше тысячи раз говорила фразы типа «Да, сэр» и «Нет, мэм». Я помню, что сдавала кровь и принесла клятву служить этой стране изо всех сил, и именно на присяге я, к несчастью, привлекла к себе нежелательное внимание Дженкса.
Я сплёвываю пасту и полощу рот. В тишине и спокойствии ванной комнаты я опираюсь руками на холодную раковину и закрываю глаза. Я пытаюсь вспомнить звук двигателя таинственного самолёта, который услышала этим утром. Этот высокий монотонный гул и хриплый стон его двигателя. Я заставляю себя запомнить этот звук, словно колыбельную, которая будет напоминать мне, что, несмотря на пережитое, я всё ещё остаюсь собой. Всего лишь девчонкой, которая, пытаясь уснуть по ночам, пересчитывает самолёты вместо овечек.
