Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
Помимо людей корабль перевозил какой-то тайный груз: в Средиземном море и на западном побережье Африки мы постоянно слонялись из порта в порт, по-видимому, ускользая от проверок английского флота. Владельцам французских паспортов иногда разрешалось сойти на берег, остальные же томились в тесноте, где на каждого приходилось несколько десятков квадратных сантиметров. Из-за жары – нараставшей по мере приближения к тропикам и делавшей нестерпимым пребывание в трюмах – палуба превращалась в столовую, спальню, ясли, прачечную и солярий одновременно. Но самым неприятным было то, что в армии называют «соблюдением санитарных норм». Экипаж соорудил две пары построек из досок без света и воздуха. Располагались они симметрично вдоль леера: слева по борту для мужчин и справа по борту для женщин. В одной из этих построек можно было принять душ, и то только по утрам, когда они снабжались водой. Другая была оснащена длинным деревянным желобом, обитым оцинкованной жестью, он выходил в океан и служил для известных целей. У тех, кто не выносил слишком тесного соседства и испытывал отвращение к коллективному приседанию, такому неустойчивому из-за бортовой качки, был только один выход – просыпаться очень рано. И на протяжении всего путешествия проходили соревнования между самыми «деликатными», так что в итоге на относительное одиночество можно было надеяться только около трех часов утра. Кончалось тем, что спать вообще не ложились. В течение двух часов то же происходило с душевыми, где главной была забота уже не о стыдливости, а о возможности занять место в толпе. Вода, которой и без того было крайне мало, словно испарялась в контакте с такой массой влажных тел и еле доходила до кожи. И в том, и другом случае все спешили поскорее закончить и уйти. Эти непроветриваемые постройки были сколочены из свежих еловых досок. Доски же, пропитавшись грязной водой, мочой и морским воздухом, закисали под солнцем и источали приторный тошнотворный запах, который, сливаясь с другими испарениями, становился невыносимым, особенно во время качки.
Когда через месяц в ночи показался маяк Фор-де-Франса, сердца пассажиров наполнились надеждой, но надеждой даже не на мало-мальски приличный обед, кровать с простынями или тихий безмятежный сон. Все эти люди, которые до поездки пользовались, как сказал бы англичанин, «прелестями» цивилизации, больше чем от голода, истощения, бессонницы, тесноты и даже презрения, устали от грязи и жары. На борту было немало молодых, хорошеньких женщин. Разумеется, у них появились поклонники и завязались отношения. Для этих женщин было делом чести показать себя перед расставанием в благоприятном свете, и в глубине души они надеялись, что достойны оказанного внимания. И не было, следовательно, ничего смешного и ничего торжественного в этом крике, который вырывался из каждой груди, заменяя «Земля! Земля!» (традиционное в рассказах о морских путешествиях) на: «Ванна! Наконец ванна! Завтра ванна!». Именно это слышалось со всех сторон, пока происходила лихорадочная инвентаризация последнего куска мыла, чистого полотенца, блузки, припасенной ради этого великого случая.
К сожалению, эта «гидротерапевтическая» мечта заключала в себе слишком оптимистический взгляд на плоды цивилизаторского труда, которых можно ожидать от четырех веков колонизации (так как ванные комнаты редки в Фор-де-Франс). Едва мы встали на рейд, пассажиры поняли, что их грязный и переполненный корабль был идиллическим жилищем по сравнению с приемом, который им уготовила местная солдатня, страдающая коллективной формой умственного расстройства. Этот недуг, несомненно, заслужил бы внимания этнолога, если бы тот не был занят использованием интеллектуальных ресурсов с одной-единственной целью – избежать неприятностей.
Большинство французов пережили «странную войну», но войну офицеров в гарнизоне на Мартинике трудно классифицировать по ее роли. Их единственная миссия (которая состояла только в том, чтобы охранять золото Банка Франции) была провалена кошмарным образом, и не злоупотребление пуншем являлось тому виной. Скрытые, но не менее существенные причины обусловливались самой островной ситуацией: удаленность от метрополии и историческая традиция, богатая воспоминаниями о пиратах, позволили североамериканскому контролю и секретным миссиям подводного немецкого флота занять место главных действующих лиц – одноглазых с золотыми серьгами и деревянной ногой. Так, например, несмотря на отсутствие военных действий и какой-либо видимой угрозы, большинство военных патологически боялось осады. Что касается островитян, их болтовня ограничивалась двумя темами: одни говорили «Трески не стало и остров проклят», другие утверждали, что Гитлер – это Иисус Христос, спустившийся на землю, чтобы наказать белую расу за то, что та в течение двух предыдущих тысячелетий плохо следовала его заветам.
После перемирия младшие офицеры предпочли не «свободную Францию», а режим метрополии. Они продолжали оставаться «в стороне от дела»; их физические и моральные силы были истощены, они утратили боевой дух, если только он вообще у них когда-нибудь был. Их воспаленный иллюзией безопасности рассудок заменял врага реального, но такого отдаленного, что он стал невидимым и как будто абстрактным – немцев – врагом выдуманным, но который казался близким и ощутимым – американцами. Впрочем, два военных корабля США постоянно курсировали на рейде. Ловкий помощник командующего французскими силами каждый день завтракал у них на борту, тем временем как его начальник старался разжечь в рядах своих подчиненных ненависть и злобу по отношению к англосаксам.
Что же до врагов, на которых можно было выплеснуть накопленную в течение долгих месяцев агрессию, виновных в поражении, к которому здешние вояки, будучи в стороне от сражений, чувствовали себя непричастными, но в котором смутно ощущали свою вину (не являлись ли они самым наглядным примером совершенной беспечности, иллюзий и безразличия, жертвой которых, в определенной мере, страна и пала?), то наш корабль предоставлял им полный, тщательно отобранный «комплект». Создавалось впечатление, что, разрешая нашу отправку, власти Виши просто направили этим господам толпу козлов отпущения, на ком те смогли бы выплеснуть свою желчь. Вооруженная группа в коротких штанах и в касках в кабинете командира занималась не столько допросом каждого из прибывших, сколько оскорблениями, которые мы молча сносили. Те, кто не были французами, были врагами, французы же врагами не являлись, но обвинялись в том, что подло покинули свою страну. Упрек не только противоречивый, но и достаточно странный из уст людей, которые, начиная с объявления войны, фактически жили под прикрытием доктрины Монро…
Прощайте, ванные! Решено всех поселить в лагерь, названный Лазаретом, расположенный с другой стороны бухты. Только трем людям было разрешено попасть на остров: «беке», который не принимался в расчет, загадочному тунисцу после предъявления документа и мне, благодаря особой милости командующего морским управлением, моего старого знакомого. Он плавал старшим помощником капитана одного из кораблей, на которых я путешествовал перед войной.
III. Антильские острова
В течение двух часов после полудня Фор-де-Франс словно вымирал. Необитаемыми казались лачуги, которые окружали длинную площадь, кое-где засаженную пальмами и заросшую сорняками. Она напоминала пустырь, посреди которого забыта зеленая статуя Жозефины Таше де ла Пажери, позже Богарне. Едва устроившись в пустынной гостинице, тунисец и я, еще под впечатлением от утренних событий, вскочили в прокатный автомобиль и отправились в направлении Лазарета – успокоить двух молодых немок-попутчиц, которые на протяжении всей поездки намекали, что с легкостью обманут своих мужей, как только появится возможность вымыться. С этой точки зрения положение дел в Лазарете только усугубило наше разочарование.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
