Я думала, что она просто уйдет и оставит меня одну. Но она подошла ближе и, присев на корточки, протянула мне руку. Однако люди никогда ко мне не прикасались, и я никому из них не доверяла. К тому же я не понимала, что она говорит, потому что в те дни плохо разбирала человеческую речь. Я стала пятиться, пока не упала в лужу, вздрогнув от холодной дождевой воды.
И тут Сара запела. Тогда я впервые услышала музыку — до того момента почти все, что мне доводилось слышать, было противным и пугающим: гул машин, звон и грохот на тротуарах, крики людей, когда они откуда-нибудь прогоняли нас с братьями и сестрами.
Музыка Сары являла собой самые прекрасные звуки на свете. Кое-что прекрасное я видела и раньше, например, тарелки с вкуснейшей едой, которую люди ели на открытых террасах, когда было тепло. Или трава в тени деревьев в парках, куда ходили гулять люди, — это означало, что мне с моими сестрами и братьями оставалось только прятаться и с завистью наблюдать за ними, думая о том, как приятно находиться в тенистой прохладе.
Но когда Сара запела, я поняла, что впервые что-то красивое предназначается именно мне. Музыка Сары была моей красотой, никто меня от нее не прогонит, никто у меня ее не заберет.
Я не понимала смысла песни, но в ней было два слова, которые она постоянно повторяла: «Милая Пруденс». Она пела: «Милая Пруденс», обращаясь именно ко мне, как будто это было мое имя. И оказалось, что меня действительно зовут Пруденс. Просто раньше я этого не знала.
Но Сара знала это с самого начала. Так я поняла, что могу ей доверять, несмотря на то что она человек. Тогда я решила принять Сару, потому что стало очевидно, что мы предназначены друг для друга.
Мыши в нашей квартире — гости редкие, но когда какая-нибудь из них все же появляется, я ловлю ее и дарю Саре, чтобы показать ей, насколько благодарна за все, что она делает для меня. Я усиленно училась ловить мышей, даже когда их не было. Тренировалась на рулонах туалетной бумаги или на смятых клочках газеты, прыгая на них и оттачивая охотничьи навыки, чтобы, когда появится мышь, быть во всеоружии. Я надеялась, что если сильно постараюсь, то однажды мы с Сарой сможем стать настоящей семьей, а не просто соседями по квартире.
Размышляя об этом, я со своего места на подоконнике замечаю на противоположной стороне улицы Лауру. Она выходит из машины с мужчиной, которого я не узнаю. Лаура с мужчиной несут несколько больших пустых коробок.
Я не могу сказать вам, как я обо всем догадалась. Вероятно, дело в том, что Лаура редко приходит сюда, когда Сара дома. У меня все сжалось внутри, и чувство это распространилось на спину, отчего шерсть стала дыбом, выше, чем обычно. Усы прижались к щекам, и темные зрачки моих глаз, должно быть, расширились, потому что неожиданно я стала видеть все необычайно четко и ясно.
Еще до того, как Лаура подошла к входной двери нашего дома, каждая клеточка моего тела уже знала, что произошло что-то ужасное.
Глава 2
Пруденс
Лаура и незнакомец приносят с собой запах улицы. Сами они пахнут одинаково. Не абсолютно одинаково, потому что мужские особи пахнут по-другому, но все же по запаху можно сказать, что они живут вместе.
Если бы Лаура пришла одна, я бы встретила ее у двери и громко потребовала объяснений. Несмотря на то что люди понимают кошачий язык не так хорошо, как я понимаю язык людей, твердое и призывное мяуканье обычно не остается без ответа. Например, если Сара забывает меня покормить, я стою у кухонного стола и многозначительно мяукаю. Обычно Сара в ответ либо дает мне угощение, либо объясняет, почему его нет, восклицая что-то типа: «О нет! У нас закончилась вкуснятинка! Сейчас сбегаю на ту сторону улицы и чего-нибудь куплю». Сара уверяет, что так я ее «дрессирую». Дрессировка — это то, к чему людям приходится прибегать, имея дело с собаками, потому что собака не знает ни как сидеть, ни как лежать, пока ее не научит этому человек. (Люди, которые держат собак, должны быть очень терпеливыми и чрезвычайно добрыми, чтобы взвалить на себя заботу о таких глупых созданиях). Я о Саре совершенно так не думаю. Я нисколько ее не «дрессирую», мне только иногда приходится мягко напоминать ей кое о чем.
Но Лаура пришла сюда с мужчиной, которого я не знаю, поэтому я решаю подождать под диваном, пока не пойму, грозит ли мне опасность. Люди могут быть непредсказуемыми. Иногда они хватают меня и гладят против шерсти, и даже (это так унизительно) пытаются взять меня на руки! Поэтому единственное, что мне остается, — ждать, наблюдая, как Лаура подпирает ногой входную дверь, чтобы этот незнакомец первым вошел в квартиру, потом закрывает ее и трижды поворачивает ключ.
Давным-давно Сара подарила мне красный ошейник с маленькой биркой, на которой, как она говорит, написано: «Пруденс». Иногда, если я двигаюсь слишком быстро, эта бирочка звенит. Поэтому сейчас я очень медленно подбираюсь к краю дивана, откуда мне лучше видно незнакомца с Лаурой.
Он выше ее, со светло-каштановыми волосами и синими глазами, и еще он худее, чем большинство людей. Однако лучше всего мне видны его ступни и лодыжки. На ногах у него обувь, которая называется «кроссовки» (потому что они помогают людям бежать кросс?), и, по всей видимости, они очень старые, потому что покрыты черными пятнами и засохшей грязью, а еще в них есть маленькая дырочка под большим пальцем левой ноги, которую он пока еще не заметил. В последнее время рядом с ним не было кошек, потому что на брюках его нет ни одной шерстинки и от лодыжек кошкой не пахнет — именно о лодыжку потерлась бы головой кошка, чтобы пометить человека своим запахом. Один шнурок на кроссовке развязался. Наблюдая, как шнурок манит меня, когда мужчина двигается, я едва преодолеваю соблазн броситься на него. Но заставляю себя сидеть неподвижно, прижимаясь к полу так низко, что шерсть на животе касается пола и неприятно щекочет кожу.
Лаура тоже в кроссовках, только ее пара чисто белая и, кажется, намного новее. По небольшим выступам на верхней части кроссовок я вижу, что она подогнула пальцы ног, а это означает, что Лаура напряжена. Даже еще больше, чем обычно, когда к нам приходит. И пахнет от нее напряжением. Мужчина со светло-каштановыми волосами, должно быть, почувствовал это, потому что поставил свои коробки и положил руки ей на плечи. Сара всегда гладит меня по спине, когда я чем-то расстроена, например когда мне удается загнать в угол муху, но та выскальзывает из моих лап, или когда неожиданно гудит машина на улице и пугает меня. Лаура, кажется, расслабляется от прикосновения мужчины. Тот мягко спрашивает:
— С тобой все хорошо?
Пальцы на ее ногах опять сжимаются, и она отвечает:
— Я в порядке. — Потом проводит пальцами по волосам, как это делает Сара. — Давай просто покончим с этим.
— Мы можем подождать, — отвечает мужчина. — Я уверен, управляющий поймет, если…
Но Лаура качает головой.
— В четверг уже первое число, — говорит она. — Если мы будем ждать, придется оплатить аренду.
Мое правое ухо поворачивается чуть вперед, чтобы лучше слышать, что говорит Лаура. Если Сара больше не собирается платить за то, чтобы жить здесь, следовательно, она решила жить где-то в другом месте. Чувство тревоги, поселившееся в моем животе, усиливается, пока я пытаюсь понять, почему Сара ушла и ничего мне не сказала, почему не взяла с собой свои любимые вещи. По телевизору, когда две женщины живут вместе, а потом одна из них решает переехать, прежде всего она объясняет своей соседке, почему уезжает (обычно либо из-за Карьеры, либо из-за Человека, которого она любит). Соседки начинают злиться, ссориться, пока не вспоминают, как весело им было вместе. Потом они плачут, обнимают друг друга — и вот они уже снова подруги, и тогда вторая соседка, хотя и грустит, признается, что понимает, почему та вынуждена уехать, и желает ей счастья.
