В доме не обсуждали эту проблему, хотя то, что она существует, было очевидно. Лишь в самом начале Элис пыталась убедить мужа не злоупотреблять спиртным, но это ни к чему не привело, хотя на протяжении какого-то времени ей и казалось, что Бобби вот-вот заговорит, а Джим преодолеет свою пагубную привычку. Увы, ее надеждам не суждено было сбыться. Бобби продолжал молчать, Джим продолжал пить, и казалось — теперь уже они оба замкнулись каждый в своем мирке. Остальным членам семьи нелегко было выносить подобное положение дел, но, столкнувшись с этой ситуацией, они постепенно смирились с ней, а точнее с тем, что изменить что-либо не в их силах. Все же Элис несколько раз предлагала Джиму обратиться в организацию «Анонимные алкоголики», но он только отмахнулся от нее. Свою проблему он не собирался обсуждать ни с ней и ни с кем другим. Похоже, он даже не считал, что проблема существует.
— Хочешь поужинать, милый? — спросила Элис у Джонни. — Я оставила тебе картошку и жареную рыбу.
— Спасибо, мама, я поел у Адамсов, — проговорил Джонни, ласково погладив Бобби по щеке. Иногда прикосновения были самым лучшим средством общения с ним, к тому же Джонни чувствовал, что брат ближе к нему, чем ко всем остальным. Их связь, пусть и не выраженная словами, была достаточно тесной. Порой Бобби просто следил за братом влюбленным взглядом своих больших голубых глаз, и Джонни ощущал всю силу их взаимных чувств и глубокой связи.
— Хотелось бы мне, чтобы когда-нибудь ты поужинал дома, — заметила Элис с шутливым упреком. — Может, хотя бы от десерта не откажешься? Сегодня я испекла яблочный пирог.
Она знала, что яблочный пирог был любимым лакомством старшего сына, поэтому старалась готовить его как можно чаще.
— От пирога не откажусь, — улыбнулся Джонни. Есть ему не хотелось, но он боялся обидеть мать. Из-за этого он иногда съедал по два полных ужина, один у Адамсов, а второй — дома. Джонни всегда старался сделать матери приятное, потому, что любил ее не меньше, чем она его. Кроме того, их отношения были куда полнее, чем обычно бывают отношения между матерью и сыном. Они были не просто близкими родственниками, а самыми настоящими друзьями.
Пока Джонни ел пирог, Элис присела за стол напротив него. Бобби тоже не сводил с брата влюбленных глаз и, казалось, внимательно прислушивался к их разговору о всякой всячине — о нескольких круговых пробежках, которые Шарли сделала в последних матчах детской бейсбольной лиги, и о предстоящем выпускном вечере. Чтобы появиться на балу в приличном виде, Джонни взял напрокат смокинг, и Элис очень хотелось увидеть сына элегантно одетым. Она уже купила новую пленку, чтобы сфотографировать сына на память. Это она предложила Джонни купить для Бекки букетик цветов к бальному платью.
— Мам! Спасибо за совет, я заказал цветы для Бекки, — сказал Джонни, доедая пирог. Потом он поднялся и сказал, что пойдет к себе, чтобы немного поработать над своей речью. Ему как лучшему ученику поручили произнести на выпускной церемонии прощальное слово, и это обстоятельство заставило Элис еще больше гордиться своим замечательным сыном.
Джонни ненадолго задержался в гостиной. Звук в телевизоре был включен чуть не на полную громкость, но его отец крепко спал, и он уменьшил звук, чтобы не беспокоить домашних. Подобная сцена практически без изменений повторялась из вечера в вечер, и для Джонни не было в ней ничего нового. Немного подумав, он вообще выключил телевизор, а потом поднялся в свою комнату, сел за стол и принялся перечитывать то, что уже написал. Джонни все еще раздумывал над своей речью, когда дверь позади него бесшумно приоткрылась и Бобби, скользнув в комнату, уселся на его кровати.
— Кажется, неплохо получается, — не оборачиваясь, сообщил ему Джонни. — Впрочем, у меня еще есть время подумать над некоторыми оборотами. Понимаешь, я пишу речь, в которой должен поблагодарить нашу школу и всех учителей за то, что они нас учили и воспитывали. И ты знаешь, — добавил он, — я абсолютно уверен, что когда-нибудь тебе тоже придется произносить нечто подобное, поэтому, когда все будет готово, я отдам тебе черновик. Только смотри не потеряй!
Брат ничего не ответил, и Джонни снова погрузился в работу. Бобби нисколько ему не мешал, напротив, в его присутствии Джонни чувствовал себя как-то уютнее, да и мальчуган, похоже, был счастлив побыть с братом. Сначала он просто сидел на кровати, потом лег, уставившись в потолок неподвижным взглядом, и Джонни невольно спросил себя, о чем Бобби сейчас думает. Не исключено было, что он вспоминает аварию, в которую попал вместе с отцом, размышляет о ее последствиях. Порой Джонни даже казалось, что молчание Бобби было сознательным решением или, может быть, немоту вызвало нечто такое, чего мальчик еще не мог преодолеть. Впрочем, в том, что рано или поздно Бобби снова будет говорить, Джонни не сомневался, и его слова насчет речи, которую брату придется произносить по окончании школы, были сказаны им вполне серьезно.
Потом он подумал о том, что та давняя авария не только лишила Бобби дара речи, но и повлияла на жизнь всех членов семьи. Теперь и ему, и Шарлотте приходилось прилагать куда больше усилий, чтобы хоть немного сгладить поселившуюся в доме печаль. Вместе с тем Джонни отчетливо сознавал, что делают они это скорее машинально, ибо, сами того не сознавая, они утратили надежду, сдались. Совсем как их отец, который ненавидел свою работу, ненавидел свою жизнь и каждый вечер напивался, чтобы притупить острое чувство вины. И как мать, которая, по большому счету, уже не верила, что Бобби когда-нибудь снова заговорит и что муж сумеет простить себя за то, что совершил. Она ни разу не рассердилась на отца, ни разу не обвинила в беспечности и безответственности, хотя все основания для этого у нее были. Ведь в день, когда Джим Петерсон съехал на машине с моста и едва не утопил своего младшего сына, он был сильно навеселе. Ему нельзя было садиться за руль, но он все-таки сел, и… случилось то, что случилось. И все же Элис ни слова не сказала мужу, хорошо понимая, что Джим и без этого казнит себя каждый день, каждый час. Самым скверным было, пожалуй, то, что произошедшая трагедия была из тех, когда ничего исправить уже нельзя, и все же им необходимо было с этим справиться. Нужно было двигаться дальше, нужно было научиться жить в новых обстоятельствах, но Джиму это оказалось не под силу. Казалось, он был просто не способен понять, что отныне дела обстоят именно так, а не иначе и что теперь так будет всегда.
Проработав над речью еще с полчаса, Джонни, весьма довольный результатами своего труда, лег на кровать рядом с братом. Бобби спокойно лежал на покрывале рядом с ним и только взял его за руку. Казалось, через это прикосновение мальчик был способен выразить все чувства, которые он испытывал, а значит, слова были не нужны. То, что братья чувствовали друг к другу, находилось вне слов и звуков, и Джонни невольно подумал о том, что, если так пойдет и дальше, у Бобби никогда не появится достаточно мощного стимула заговорить.
Так они лежали довольно долго, пока, наконец, в комнату не заглянула Элис, разыскивавшая младшего сына, чтобы отправить его спать. Услышав голос матери, которая велела ему идти к себе, Бобби никак не прореагировал, в глазах его ничего не отразилось. Он, однако, поднялся и, бросив на Джонни долгий взгляд, тихо вышел в коридор, чтобы идти в свою спальню. Элис отправилась следом. После аварии она ни на день не оставляла его одного, стремясь постоянно быть рядом на случай, если Бобби вдруг понадобится мама. Элис не доверяла даже профессиональным няням и никогда не уходила из дома надолго. Вся ее жизнь вращалась теперь вокруг Бобби, и Джонни с Шарли относились к этому с пониманием. Это был дар матери младшему сыну.
