Но сторонники отмены рабства, яростные аболюционисты, охваченные пуританским пылом, не желали замечать этих очевидных перемен. Они требовали немедленного и безоговорочного освобождения всех невольников, даже не задумываясь о том, что столь поспешное решение проблемы жестоко прежде всего по отношению к тем, кого они намерены облагодетельствовать. Предоставить свободу малоразвитому, не знающему самостоятельной жизни черному населению Юга было все равно что выгнать на улицу домашнего пса, привыкшего к ежедневной кормежке и отдыху на подстилке у камина. В том, что это действительно так, не в меру нетерпеливым сторонникам аболюционизма предстояло убедиться много позже, во времена Реконструкции, когда тысячи получивших свободу негров просто не знали, что с ней делать.
Борьба за отмену рабства имеет почти столь же длинную историю, сколь и само рабство. Во всяком случае, в 18-м веке сторонников отмены этого института в США уже хватало. Главным образом они были уроженцами Севера, где к началу 19-го века, в основном по экономическим причинам, рабство было отменено. Среди южан противники рабовладения тоже встречались. В разное время против рабства выступали такие знаменитые граждане Юга, как Вашингтон, Джефферсон, Тайлер и Ли[4]. Однако на протяжении почти всей первой половины 19-го столетия аболюционизм оставался [15] уделом фанатиков и одержимых вроде Джона Брауна. Массового движения не было. Более того, прорабовладельческие симпатии были очень сильны и в северных штатах, например, в Иллинойсе, родном штате Линкольна, где в 1840-м году проживал 331 раб (сам Линкольн в одном из своих выступлений еще до избрания президентом публично заявил, что если бы был поставлен вопрос об отмене рабовладения в его родном Иллинойсе, то он был бы против). Схожая ситуация была и в Индиане, где население высказывалось в пользу легализации рабства. В Огайо суды присяжных часто выносили решения в пользу рабовладельцев, требовавших возвращения беглых рабов.
Одним словом, легенда о том, что именно стремление населения Севера добиться отмены рабства стало главной причиной гражданской войны, была всего лишь пропагандистским трюком. Массовый альтруизм — явление, весьма редко встречающееся в истории, и Америка середины прошлого столетия не была в этом смысле исключением.
Несмотря на это, аболюционисты все же пользовались на Севере определенным влиянием, и к началу 60-х их позиции усилились. Финансово-промышленные круги северных штатов охотно поддерживали такое движение; рабовладение было самым уязвимым для атак и нападок «учреждением» Юга, а в экономической конкуренции и политической борьбе все средства хороши. Впрочем, сами представители северного капитала тоже были не против отмены рабства, но в отличие от аболюционистов преследовали чисто прагматические цели. Промышленные и финансовые магнаты хорошо понимали, что резкое упразднение рабовладения приведет к подрыву экономического господства плантаторов, и это давало им хорошие шансы в борьбе за влияние в регионе.
С другой стороны, после событий в Канзасе аболюционистское движение стало пользоваться популярностью и среди широких кругов населения северных штатов. Не потому, конечно, что на Севере всех вдруг стала волновать судьба негров-рабов. Абсолютное большинство северян по-прежнему интересовалось их положением не больше, чем тяжелой долей мексиканских пеонов или африканских зулусов. Просто аболюционисты выступали против южного [16] образа жизни, а после того, как произошли канзасские события, стало ясно, что Юг имеет серьезные виды на западные территории, о поселении на которых мечтали и многие северяне. В результате возникшая в 1854 году Республиканская партия, которая открыто выступала за отмену или, по крайней мере, за ограничение рабства, стала быстро набирать очки. Вскоре она уже была достаточно влиятельной, чтобы составить конкуренцию демократам на президентских выборах.
Одновременно участились нападки на рабовладельческий Юг как в прессе и на публичных собраниях, так и в обеих палатах американского парламента. Впрочем, аболюционисты давно перестали ограничиваться только словами. На Юге уже который год действовала организованная ими «подпольная дорога» — целая сеть замаскированных укрытий, которыми могли пользоваться на пути на Север беглые рабы.
Все это не могло не вызывать у южан раздражения и даже ожесточения. Южная кровь вскипала от этих казавшихся им несправедливыми претензий, и порой южане даже забывали о вежливости, совершенно обязательной для каждого джентльмена. В 1855 году сенатор из Южной Каролины — самого активного из южных штатов — избил тростью своего коллегу, сенатора из Массачусетса, выступившего со страстной обличительной речью против рабства. Действовал он при этом так энергично, что переломал не только кости «ненавистного янки», но и собственную трость. Этот «подвиг» вызвал на Юге горячее одобрение: сенатор был буквально засыпан поздравлениями и подарками, в основном тростями, на одной из которых была выгравирована надпись «Врежь ему еще раз!».
Аболюционисты, по крайней мере самые фанатичные и непримиримые из них, также были готовы прибегнуть к насилию. В 1859 году о себе напомнил уже знакомый нам Джон Браун. С горсткой людей, состоявшей из таких же одержимых фанатиков, как и он сам, этот воинствующий аболюционист попытался захватить федеральный арсенал в Харперс-Ферри на реке Потомак, штат Вирджиния, с тем, чтобы, завладев оружием, поднять восстание рабов. Попытка была чистым безумием и с самого начала с треском провалилась [17] Чернокожее население Юга и не помышляло о бунте, а отряд Джона Брауна был слишком мал, чтобы добиться хотя бы намека на успех. Федеральные власти быстро покончили с неудавшимся мятежом, направив туда отряд морских пехотинцев во главе с полковником Робертом Э. Ли. Джон Браун был осужден штатом Вирджиния за измену и приговорен к повешению. Однако на Севере его дело встретило у многих сочувствие, и знаменитая песня «Тело Джона Брауна» быстро стала там популярной.
Тело Джона Брауна лежит в земле сырой, Но его дух шествует по земле… —
распевали противники рабства на всех публичных собраниях, а южане, заслышав звуки ненавистной мелодии, скрипели зубами от злости.
Вылазка Джона Брауна вызвала на Юге тревогу и беспокойство. Все чаще стали звучать голоса, утверждавшие, что если дело и дальше пойдет так, то южным штатам в составе Союза делать нечего. Правда, существовала одна «маленькая» проблема: экономически Юг очень сильно зависел от импорта товаров с Севера.
Как писал один житель Юга, «начиная от погремушки, которой няня услаждает ухо ребенка, рожденного на Юге, до савана, покрывающего хладное тело покойника, — все приходит к нам с Севера. Мы встаем с простыней, сотканных на северных станках, и подушек, набитых северными перьями, чтобы помыться в тазах, сделанных на Севере, вытереть свои бороды северными полотенцами и одеться в платье, сделанное на ткацких станках Севера; мы едим с северных тарелок и блюд, наши комнаты подметаются северными метлами, наши сады окапываются северными лопатами, а наши хлеба замешиваются на поддонах или блюдах из северного дерева или жести; и даже сами дрова, которыми питается огонь в наших каминах, рубятся северными топорами, насаженными на топорища из гикори, привезенного из Коннектикута или Нью-Йорка».
