1. Из Персии с любовью: пропаганда и имперская экспансия в греко-персидских войнах
Том ХолландВторжение в Ирак, когда оно наконец случилось, стало кульминацией текущего международного кризиса. Противостояние, которое вылилось в войсковую операцию, многие годы определяло геополитический климат региона. Все заинтересованные стороны конфликта наверняка давно подозревали, что открытое столкновение неизбежно. Но тем, кто выдвинулся в итоге на иракскую территорию, следовало бы знать, что им предстоит сражаться с режимом, вряд ли не готовым к войне. Этот режим усердно накапливал запасы оружия и снаряжения; его войска, сосредоточенные вдоль границ, перекрывали все дороги, которые вели к столице; сама столица, жуткое олицетворение помпезных градостроительных проектов и обветшалых трущоб, была, по слухам, в состоянии поглотить без следа целую армию. И все же, несмотря на мощнейшую оборону, выяснилось в итоге, что эти укрепления, по большому счету, возведены из песка. И не способны остановить противника, если им оказалась сверхдержава, самая могущественная на планете. Экспедиционный корпус, осуществлявший вторжение, представлял собой смертоносное сочетание мощи и стремительности. Те защитники, которые уцелели после первого молниеносного выпада, попросту разбежались. Даже в столице население не выказало ни малейшего желания погибать ради национального лидера. Спустя всего несколько недель после начала военных действий война завершилась – вполне благополучно для захватчиков. Так произошло и 12 октября 539 г. до н. э., когда ворота Вавилона распахнулись «без боя»[1] и величайший город мира перешел в руки Кира, царя Персии.
Для самих вавилонян захват их столицы иноземным военачальником был легко объясним: такова воля Мардука, главного среди богов. На протяжении столетий несравненная роскошь и блеск Вавилона олицетворяли приверженность его жителей тщеславному самолюбованию. Пусть и давно подпавший под власть Ассирии, своего северного соседа, Вавилон никогда до конца не смирялся с этим фактом, а в 612 г. до н. э., когда его войско возглавило осаду и разграбление ассирийской столицы Ниневии, город сполна насладился кровопролитной местью. И с того момента Вавилон стал осознанно играть роль, к которой, в глазах своих жителей, был предназначен богами, – роль средоточия мировой политики. Распад Ассирийской империи ознаменовался разделением Ближнего Востока между Вавилоном и тремя другими царствами – Мидией (север современного Ирана), Лидией в Анатолии и Египтом; при этом почти никто не сомневался относительно того, какое среди этих четырех великих царств выступает первым среди равных. На обломках Ассирийской империи цари Вавилона вскоре преуспели в укреплении и распространении своей власти. На слабых соседей они навешивали «железное ярмо»[2]. Типичной для тех, кто все-таки отваживался противостоять могущественному Вавилону, стала участь Иудейского царства, крепкого, но довольно безрассудного – и сокрушенного в 586 г. до н. э. Два года восстаний против вавилонского правления завершились для «дома Иудина» горьким оплакиванием павших и утратой былого величия. Иерусалим и его храм превратились в груду обгорелых развалин, иудейского царя заставили смотреть, как казнят его сыновей, а потом ослепили, элиту же Иудеи отправили в изгнание. И там, когда они тосковали на реках вавилонских, одному из иудеев, пророку по имени Иезекииль, помнилось, будто тень преисподней падает на весь мировой порядок. Царь Вавилона низверг Израиль и заодно весь мир: «Земле Израилевой конец, – конец пришел на четыре края земли… Вне дома меч, а в доме мор и голод. Кто в поле, тот умрет от меча; а кто в городе, того пожрут голод и моровая язва»[3].
Но со временем и неоспоримое вавилонское превосходство стало фикцией. Падение великого города было воспринято современниками как сотрясение устоев мироздания. И дополнительно усугубила ситуацию личность завоевателя: ибо если Вавилон был вправе притязать на долгую историю, восходящую к начальным временам, когда сами боги строили города из первобытного хаоса, то персы, напротив, появились на земле будто бы из ниоткуда. Двумя десятилетиями ранее, когда Кир взошел на престол, его царство представляло собой нечто эфемерное и занимало политически подчиненное положение, поскольку персидский монарх был вассалом царя Мидии. В мире, где доминировали четыре великие державы, для любого «выскочки» почти не было возможности проторить путь наверх. Кир, впрочем, за годы своего правления доказал, что для целеустремленного человека возможно все. Основанный на грубой силе мировой порядок, который он посмел нарушить, совершенно неожиданно – и ярко – обратился в его пользу. Обезглавь империю, и все ее провинции не составит труда покорить; это Кир продемонстрировал на практике. Первой жертвой стал былой сюзерен персов, царь Мидии, свергнутый в 550 г. до н. э. Четыре года спустя настал черед Лидии. В 539 г. до н. э., когда и Вавилон очутился в коллекции скальпов Кира, персидский монарх сделался повелителем территории, что простиралась от Эгейского моря до Гиндукуша, властелином крупнейшей империи древности. Кир имел все основания говорить о своем правлении в глобальных, поистине космических терминах: он именовал себя царем царей, великим царем и «царем мироздания»[4].
