Дело в том, что трава чернобыл действительно является одной из многочисленных разновидностей полыни, поэтому, восприняв буквально библейское пророчество, соотнеся его с заражёнными радиацией реками, тысячами погибших и облученных, многие стали с мрачным недоверием следить за новым правителем, попутно пытаясь найти подтверждение своим предположениям и догадкам, выдвигая мыслимые и немыслимые версии его рождения и юности.
Документально установлено: Горбачёв родился в селе Привольное, что на границе Ставропольского края и Ростовской области, в крестьянской семье. Однако после краха СССР люди испытали чудовищный психологический шок и потому про родословную виновника катастрофы рождалось много предположений и слухов. Народный депутат СССР, украинский поэт Борис Олейник упоминал некую Марию Павловну, якобы настоящую мать бывшего Президента СССР. Отцом Горбачёва называли безвестного турка, эмигрировавшего своевременно на родину, в этой роли также фигурировали люди разных национальностей и социального происхождения. Как бы ни были привлекательны «тайные» версии происхождения Горбачёва, всё же необходимо признать, что ни одна из них не выдерживает серьёзной критики и все они являются, скорее всего, следствием неподдельного интереса к фигуре Горбачёва и постсоветскому периоду истории нашей страны. Обе семейные ветви Горбачёва были местные, ставропольские.
О какой же Марии Павловне упоминал Борис Олейник? Открываем его нашумевшую в 1992 году, сегодня порядком забытую, книгу «Князь тьмы» и находим интересующее нас место. Это перепечатка из черниговской областной газеты «Деснянська правда» (№ 31 за 22 февраля 1992 г.) очерка под заглавием «Где же ты, сын?» И вот что в ней поведано.
«Больше всего хотелось бы мне начать этот рассказ с эпизода счастливой встречи матери и сына, с которым она рассталась много лет назад. Этакий хеппи-энд, счастливый конец драматической истории.
К сожалению, не выходит. К счастливому завершению эта история сегодня так же далека, как и тогда, до войны, когда неожиданно не стало у Марии Павловны Ермоленко её Миши. А может, и ещё дальше, ибо тогда была надежда: «Отыщу, обязательно отыщу. Мир не без добрых людей…», а теперь будто бы и отыскала, а сын так же далеко. И страдает несчастная женщина, стучится во все двери, шлёт письма во все концы и больше всего боится, что сын так и не узнает родной матери.
— Ничего мне от него не надо. Пусть живёт и делает, что хочет. Я же хочу одного: чтобы он знал мать, а я его. Ибо прожить век и родную мать не знать — это же страшно… Не хочу искать его на том свете.
Её печальные глаза смотрят на меня с надеждой:
— Может, он прочтёт газету…
Светлый рассудок и память в её восемьдесят четыре года — ясны. Как будто вчера видит она свою далёкую юность, родное село Голинка, где родилась и выросла. Приветливую и работящую, засватал её красивый парень из Гайворона Сашко Ермоленко. В 1929 году родилась доченька Катруся, а через два года, на второй день весны, у Ермоленков появился и мальчик. Нарекли его Михаилом. Говорил сельский батюшка, что это имя значит «кто как Бог».
Прекрасные родились дети. Всю красоту взяли от отца-матери. Только на головке сына родимое пятно было. Когда носила его под сердцем, вспоминает Мария Павловна, большой пожар случился на Черняховке (такая улица была в Гайвороне).
— Я сильно испугалась, схватилась за голову: «О, Боже!» Так и пометила своего мальчика. Но под волосиками не видно было. А выше того пятна у него на темечке был такой тёмный кружочек с густым чёрным чубом. Тогда тот кружочек исчез, а пятно осталось. То рука моя…
Супружеская жизнь не сложилась. А тут — голод. Чтобы как-то спастись, решила Маруся с Катей ехать на Донбасс. А маленького Мишу, посоветовавшись, оставила у матери. Не думала, что держит сыночка на руках в последний раз…
Остановились они в Верхнем, возле Лисичанска. Работала на фабрике-кухне. Чтобы хоть как-то поддержать мать с сыном, посылала посылки с продуктами. Писем из дома не было, но это не особенно тревожило: кто же напишет, если мама неграмотная? На почему, почему её сердце не чувствовало беды?!
Когда приехала в отпуск, Миши дома не застала. Мать успокаивала: «Да никуда он не денется, приезжал Иван, забрал погостить. А там ему хорошо, вот посмотри на карточку, каков твой Миша. В костюмчике, туфельках, на головке пилотка-испанка».
Мария обцеловала фотографию, на обороте которой стояла дата: 2 марта 1938 года. Сыночек, солнышко… Господи, совсем взрослый — семь годочков. Спасибо брату, сфотографировал в день рождения.
— Да не реви ты, — упрашивала мать. — Иван его выучит, в городе же лучше… Иван грамотный, не то что мы с тобой…
А она уже всё решила. И, взяв Катю, поехала в далёкий Таджикистан, где учился на врача младший брат. Казалось, дорога никогда не кончится. Представляла встречу с сыном… Иван встретил неприветливо:
— Зачем явилась? Ты меня опозоришь!
— Господи, чем?
— Я сказал, что вы умерли.
— Где мой сын?
— Он в таком месте, что конфет имеет вдоволь…
— Где моё дитя?! — рыдала она, сердцем чуя беду.
— Я его сдал в детдом, в Ленинабаде.
Екатерина Александровна вспоминает, что дядя был в военной форме, купил им на дорогу бубликов, посадил на поезд.
Так и поехали с теми бубликами и со слезами, растерянные, несчастные, не зная, куда делся ребёнок.
С тех пор мать ищет сына. Куда запроторил мальчика Иван Лазаренко, не знают ни Мария Павловна, ни Екатерина Александровна.
Из Ленинабадского детдома ответили сразу: у них такого не было. И осталось от сыночка одно-единственное фото: круглолицый мальчик в пилотке-испанке, новом костюмчике и туфельках. И незаживающая рана в материнском сердце. Позже, после войны, она увеличила ту фотографию, и сегодня два портрета семилетнего Михайлика висят в её комнате. Один над маминой кроватью, второй — над Катиной. Дочка, прожив долгие годы в Грузии, похоронив мужа и выйдя на пенсию, приехала к матери в Дмитровку. Там, на улице Садовой, в небольшом домике живут они и поныне.
На протяжении пятнадцати лет работала Мария Павловна уборщицей в райкоме партии. И все годы писала в разные концы, искала сына.
О её беде знала вся Дмитровка.
В красном углу маленькой комнаты под кролевецким рушником висит икона Божьей Матери. Не раз Мария Павловна падала перед ней на колени, моля помочь найти сына, её Мишу…
Как-то вечером, истопив печку, она сидела перед телевизором. Внучка за столом углубилась в учебник. По телевизору транслировали открытие XXVII съезда КПСС. Она не очень прислушивалась к тому, о чём говорили. Просто смотрела на людей, которые заседали во Дворце съездов. Неожиданно — словно током ударило: тот, который выступал с докладом, показался ей до боли родным.
— Ой, Миша…
Внучка удивлённо посмотрела на бабушку.
— Кто, бабуля? Какой Миша?
