— Смотрите в оба! — призвал Арминий на гортанном родном языке. — Нам не нужно, чтобы варвары преподнесли нам неприятный сюрприз.
Кое-кто из германцев хмыкнул. По мнению римлян, они были еще большими варварами, нежели уроженцы Паннонии. Впрочем, это не мешало германцам служить Риму. Почему бы и нет? Август хорошо платил, чего никак нельзя было сказать о паннонских бунтовщиках, потому перебежчиков было мало.
— На открытой местности нечего бояться, — сказал кто-то из воинов. — Мятежники при всем желании не смогут устроить засаду в таком хилом лесочке.
— Все равно держите ушки на макушке, — повторил Арминий.
Германец кивнул, но не в знак согласия, а скорее в знак нежелания спорить. Арминий прекрасно это уразумел, он и сам достаточно часто так поступал.
По правде говоря, воина можно было понять: в глазах германцев местность, по которой они двигались, пусть и поросшая деревьями, не являлась настоящим лесом. Паннония находилась к югу от Дуная и далеко к востоку от исконных владений херусков, племени Арминия. Эта страна отличалась непривычным для северян теплым и сухим климатом, и леса здесь были не такими, как у них на родине, а редкими, изобиловавшими дубами, ясенями и другими широколиственными деревьями. Здесь нельзя было найти ничего похожего на сумрачные, непролазные чащи Германии с косматыми елями и соснами, высящимися над густым подлеском из кустов и папоротников, с узкими, извилистыми тропками, что петляют между коварными топями, подстерегающими неосторожного путника.
Лишь поколение назад, вскоре после того как легионы добрались до Рейна, Рим продвинул свою границу к Дунаю, протекающему в этих краях. Расчетливый Август желал передвинуть границу на восток, к Эльбе: тогда ее протяженность сократилась бы на сотни миль, следовательно, для ее охраны понадобилось бы меньше легионов.
Поначалу жители Паннонии не слишком возражали против появления чужаков, но лишь пока не выяснили, что римское вторжение идет рука об руку со взиманием невиданно высоких налогов, которое они сочли настоящим порабощением. Тогда они восстали под началом двух вождей по имени Бато и третьего по имени Пинн. Мятежники сражались доблестно, война была кровавой, но Рим располагал превосходящими силами и постепенно брал верх.
Чтобы добиться своего, Август вознамерился поработить и Германию, но германские племена оказали пришельцам более серьезное сопротивление, чем жители Паннонии. Германцы высоко ценили свою свободу, и если соглашались поступиться ею, то лишь в обмен на материальные блага — вино, серебряные чаши и золотые монеты, дающие человеку ощущение собственной значительности.
Вот почему в то время как многие германцы решительно отстаивали свою независимость, другие с готовностью вступали во вспомогательные когорты при римских легионах. Кого-то из них манили приключения, кто-то хотел разжиться серебром, чтобы вернуться в родное племя состоятельным (по меркам Германии) человеком, а кто-то вовсе не собирался возвращаться домой, а намеревался после двадцати лет службы получить римское гражданство и обосноваться в империи.
Германцы Арминия были одеты на римский манер, как и он сам. На Арминии были подбитые гвоздями калиги, звонкая кольчуга, прикрытая доходившим до колена шерстяным плащом, и железный шлем с поперечным гребнем — такой гребень, а не продольный служил отличительным знаком командира. Воины его носили бронзовые шлемы — более дешевую разновидность обычного шлема легионера — и овальные щиты, не такие большие, как прямоугольные щиты римлян.
Но оружием они предпочитали пользоваться своим, германским. Их копья были длиннее и крепче римских пилумов и годились как для метания, так и для колющих ударов. Мечи германцев, которыми удобно было рубить сплеча, были вдвое длиннее коротких легионерских гладиусов, предназначенных для того, чтобы наносить колющие удары из-за щитов в ближнем бою. Поскольку германцы, как правило, превосходили римлян ростом пальца на четыре, их руки тоже были длиннее, и они могли разить клинками на большем расстоянии, нежели легионеры.
Правда, Арминий убедился (и в ходе кампании в Паннонии, и раньше, в стычках с римлянами в самой Германии), что в руках натренированных легионеров гладиус является смертоносным оружием. Германцы, превыше всего ценившие личную доблесть, частенько насмехались над римлянами, полагая, что в бою те по-рабски повинуются своим командирам. Однако римляне не были трусами, в этом Арминий убедился сам.
Более того, он убедился, что именно умение действовать сообща, как один человек, позволяло римлянам побеждать самых смелых и могучих противников, совершая то, что было не под силу его соплеменникам. Германцы, чьи земли еще не вошли в состав Римской империи, понятия не имели, насколько она огромна и насколько слаженно работают механизмы ее управления. Арминий поступил на римскую службу в основном для того, чтобы обучиться воинскому искусству римлян, и весьма в этом преуспел. Покидая родные леса, он и не мечтал узнать так много об искусстве ведения войны.
Паннонцы тоже многое переняли у римлян, от которых теперь их не всегда можно было отличить.
Вот и сейчас, выйдя из леса и увидев на другой стороне широкого луга большую группу воинов — человек восемьдесят или сто, в кольчугах, плащах и шлемах, — Арминий нахмурился, не в силах распознать, кто это: легионеры, бойцы вспомогательных сил или местные мятежники.
Скорее всего, это были все-таки бунтовщики, потому что, увидев германцев, они поспешили скрыться за деревьями. На месте их командира Арминий сделал бы то же самое: силы германцев вдвое превосходили силы противника.
— За ними, ребята! — гаркнул он. — Добрая схватка, добрая добыча!
С боевым кличем германцы устремились через широкий луг вслед за паннонцами.
Внезапно, в четверти мили к югу, из леса появился отряд воинов из того легиона, вспомогательными бойцами которого были люди Арминия. Римлян было примерно полкогорты, и при виде паннонцев они тоже издали клич и устремились в погоню, причем один из римских командиров помахал германцам, давая понять, что они союзники и будут действовать заодно.
Арминий помахал в ответ, хотя и без большого энтузиазма. Совместными усилиями германцы и легионеры быстро покончат с незадачливым вражеским отрядом, но тогда придется делиться добычей с римлянами, славящимися своей алчностью. Паннонцы умели бегать не хуже германцев и римлян (как ни странно, короткие ноги не мешали римлянам совершать быстрые и длинные марши), однако, чтобы держаться вместе и не дать перебить себя поодиночке, беглецам приходилось ждать самых нерасторопных из своих людей, поэтому преследователи неуклонно их догоняли.
Один из паннонцев что-то выкрикнул. Арминий отчетливо расслышал слова, но не понял их смысла, что лишний раз доказывало — перед ним враг. Как и большинство бойцов вспомогательных подразделений, Арминий поднаторел в латыни, хотя порой еще запинался и путался в склонениях и спряжениях. Но все же римляне понимали его, а он понимал их. Зато речь паннонца прозвучала для него просто тарабарщиной — как, впрочем, и для римлян.
