– Послушай, в четыре раза длинноносая, я должен на некоторое время тебя покинуть, – выпалил он.
– Вот ещё, – фыркнула Кикиморка. – Я тебя никуда не отпущу. Мы же лучшие друзья, а друзья не должны расставаться ни на минуту. Ты должен быть со мной в радости и печали, в печали и в радости. Или ты не хочешь за меня радоваться?
– Я радуюсь за тебя. Просто…
– Просто? Нет, длинноносый, это всё совсем не просто. Я тебя раскусила: ты не любишь, когда удача улыбается другим. Ты злой и завистливый эгоист.
Кикиморка разошлась не на шутку. Глаза её горели, щеки приобрели темно-зеленый оттенок, губы почернели, а голос стал похож на сирену.
– Погоди, длинноносая в четыре раза, так дело не пойдёт, – запротестовал Петрушка. – Если ты не прекратишь кричать, то мы поругаемся. Я уйду от тебя навсегда.
– Ну и уходи, раз ты такой… такой… неблагодарный, – всхлипнула Кикиморка. – А куда ты пойдешь, если не секрет?
– Госпожа Мышка просила написать новую сказку для их театра. Я напишу и вернусь. Не грусти, длинноносая в четыре раза, – Петрушка погладил Кикиморку по растрепанным волосам.
Она оттолкнула его руку и злобно захохотала:
– Его просила госпожа Мышка, ха-ха-ха. Ты думаешь, им нужна твоя сказочка? – Петрушка утвердительно кивнул. А Кикиморка от смеха даже упала на траву. Она каталась по земле и приговаривала:
– Ой, умру со смеху. Ой, уморил ты меня, длинноносый. Хочешь, я скажу, что они сделают с твоей сказочкой?
– Ну, скажи, длинноносая в четыре раза.
– Они выкинут ее в мусорное ведро. Или нет, всё будет не так… – Кикиморка поднялась и зло выкрикнула Петрушке в лицо:
– На твою сказочку даже не глянут, а тебя самого вытолкают за дверь.
Петрушка отшатнулся и замахал руками. Глаза у Кикиморки стали совсем узкими.
– Не веришь? – прошипела она. – Ну и зря, потому что я их насквозь вижу. Насквозь.
– Но, но… она же просила… сама просила. А я обещал… обещал я…
– Обещал я, – передразнила его Кикиморка. – Тьфу. Я-то думала, что ты герой, а ты… мямля.
Петрушка развернулся и пошел прочь.
– Ладно, длинноносый, не сердись, – догнала его Кикиморка и замурлыкала, как котенок: – Я нашла выход из положения. Поступим так: я быстренько расскажу тебе сказку, ты быстренько перескажешь её своей Мышке и быстренько вернешься ко мне, чтобы служить мне верой и правдой… То есть дружить со мной верой и правдой. Идёт?
– Вынужден огорчить тебя, длинноносая в четыре раза, но…
– Никаких «но», – закричала Кикиморка и замотала головой. – Ты ещё не понял, что мне нельзя говорить никаких «но», я не лошадь, а КИ-КИ-МО-РА! Ты должен меня хвалить, ты обязан мне служить, то есть дружить верой и правдой, угождать мне и подчиняться всем моим прихотям, то есть требованиям.
– Извини, длинноносая в четыре раза, у меня несколько иные представления о дружбе, поэтому нам лучше расстаться, – сказал Петрушка спокойным голосом.
– Значит, вот ты как решил отблагодарить меня за всё, что я для тебя сделала? А я-то понадеялась на тебя… Всё, хватит, с меня… убирайся. Не желаю тебя больше видеть. Обойдусь без тебя, потому что я – главная Кикимора!
Она топнула ногой и исчезла, лишь осталось маленькое облачко пыли.
– Апчхи!
Петрушка поспешил к ручью, чтобы послушать веселую песенку и посмотреть, как сверкает на солнышке вода, становясь похожей на хрусталь, в котором плещутся крошечные, полупрозрачные рыбки.
Не печалься, не грусти,Время всё, всё, все излечи.Не печалься, не грусти,Будет день и будет вечер.
– запела птичка-невеличка над Петрушкиной головой.
Он прислушался. Птичка пела о том, как красива земля, когда она засыпает и просыпается, о цветах и деревьях, о траве и листьях, о бескрайнем небесном просторе, где гоняются друг за другом облака, и о том, что надо радоваться каждому новому дню.
– Спасибо тебе, милая птичка, – сказал Петрушка, когда птичка умолкла. – Пока звучала твоя веселая песенка, я придумал удивительную сказку, похожую на правду. Побегу к госпоже Мышке, обрадую её.
Но госпожа Мышка совсем не обрадовалась. Наоборот, она недовольно сморщила серый носик, молитвенно сложила лапки на груди и раздраженно пропищала:
– Нам сейчас не до ваших сказок. Не до ваших… Мы так оглушены триумфальной победой на фестивале, что не можем ни о чем думать, кроме мировой славы. Мировой славы…
Госпожа Жужетта глянула на Петрушку, как на врага, который хочет похитить у них эту ещё не полученную мировую славу и грозно прокричала:
– Не нужны нам чужие сказки. Мы сами будем сказки писать. Сами!
Глаза у Жужетты вылезли из орбит, сама она вся напряглась и стала раздуваться от гнева. Мышка схватилась за сердце и замахала на Петрушку руками:
– Подите прочь, прочь, господин акт… гость нашего театра. Из-за вас может произойти ужасное…
Петрушка не дослушал. Он быстро вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, которая сочувственно скрипнула:
– Как некрасиво они себя ведут. Как подло они поступают. Боюсь, что скоро они растерзают друг друга.
– Прощайте, уважаемая дверь, – сказал Петрушка и провел рукой по притолоке.
– Неужели вы больше не придете сюда? – скрипнула дверь.
– Боюсь, что мне нечего делать среди жуков, пауков, мотыльков, мышей и жаб. Прощайте.
– Жа-а-аль, – проскрипела дверь…
Петрушка шел быстрым шагом по лесной дороге, петляющей среди вековых сосен. Ему было нестерпимо больно. На глазах наворачивались слёзы из-за того, что он был непосредственным участником рождения мышиного театра. Он радовался первым победам, грустил от первых неудач и вот, когда на горизонте появились радужные перспективы, ему попросту указали на дверь.
– Почему, почему, почему? – недоумевал Петрушка, спотыкаясь о корни деревьев.
– Потому что ты не такой, как они, – ухнул Филин.
– Почему же сначала никто этого не замечал? – спросил его Петрушка.
– Потому что так им было удобно, – усмехнулся Филин.
– Что же заставило их измениться? – Петрушка поднял голову вверх, чтобы получше рассмотреть важного Филина, который чуть выглядывал из большого дупла.
– Возможно, ты их обидел, – предположил Филин и спрятался в дупле.
– Я? Но чем? – Петрушка даже привстал на цыпочки, чтобы лучше расслышать то, что ответит ему Филин.
– Тем, что ты не такой, как они, – послышалось из дупла.
– Что же мне делать? – спросил Петрушка.
– Расскажи свою сказку ручейку, – посоветовал Филин.
