– Яне знаю, – сказал, подумав, Евгений. – Думаю, сказок там не рассказывают. А вы любите сказки?
– Очень люблю, особенно за такие деньги, которые объявили мне ваши менеджеры, – сказал я, вспомнив п р и б л и з и т е л ь н у ю цифру, названную мне в Москве представителем корпорации. Причем, меня поразила даже не сама цифра, а то, что она приблизительная! – Мы будем проезжать дом творчества или не доедем до него?
– Мы свернем в лесной массив за полтора километра до него, – ответил Евгений.
– Понятно, – сказал я. – Все-таки к эльфам едем.
И дома еще, и в Москве после встречи с представителем компании меня одолевали прямо-таки приступы самобичевания; как я только не обзывал себя, как не уничижал в связи с этими самыми эльфами, пока вдруг не вспомнил, что совсем ничего не знаю о них. После соответствующих изысканий я кое-что узнал, но радости мне это не добавило. Маленький жуликоватый народец, обретавший когда-то в лесах – так представили их миру англичане, и я почему-то сразу им поверил. В общем, я ехал к прохиндеям, для которых самым трудным будет проблема сохранения серьезного вида, когда они будут р а б о т а т ь со мной. Это алкогольная интоксикация, сказал я сам себе. Она, прежде всего, бьет по нервам и несет раздражение. Если бы они были прохиндеями, то запросили бы аванс или даже предоплату, но объявлено было ясно и четко: оплатите, если результат вас удовлетворит. Я сказал, вытерев салфеткой губы после пива: «А что, если I can get по satisfaction?» Мой vis-à-vis, элегантный мужчина примерно одного со мною возраста, определенно посещавший косметический салон не реже двух раз в месяц, усмехнувшись, ответил: «На нет и суда нет. Но я до сих пор не могу понять, как это, по сути, мальчишке, а Мику Джеггеру не было в шестьдесят пятом и двадцати, удалось сформулировать главную всемирную проблему – тотальную неудовлетворенность». Я снова пригубил пиво, снова промокнул губы, а уж потом размазал этого лощеного франта по идеально ровной и гладкой, как его щеки, стене пивбара: «Это ваше «удалось сформулировать» просто гениально, особенно применительно к ранее упомянутому джентльмену в красных гамашах, сэру Мику Джеггеру. Я только хотел сказать, что иной раз бываю весьма привередлив. Кстати, одна маленькая поправка: Джеггеру, когда он записывал «I can get по satisfaction», было больше двадцати. Он был уже совершеннолетним». Мой собеседник внешне легко перенес издевку. «Возможно, – сказал он, коснувшись ухоженного уха. – Все дело в том, что нам требовалось выяснить, располагаете ли вы необходимой суммой. Мы это выяснили, и если вернуться к нашей побочной теме, то вполне got satisfaction». Произнося последнюю фразу, он глядел на меня сквозь прищур своих слегка выпученных глаз цвета малосольных огурцов, видимо, думая при этом, что ловко поставил деревенщину на место…
Водитель мой молча вел машину, и я принялся от нечего делать разглядывать окрестности. Мы только что выехали за город, о чем нам сообщил сине-белый дорожный щит с надписью «Варна», перечерченный красной полосой. Море было справа от меня и много ниже. Слева в горы убегал лес – плотный, темный, хвойно-лиственный. Где-то там, уже невдалеке меня ждали эльфы. Справа побережье было сплошь застроено гостиницами, и в тысячах номерах жили люди, которые наслаждались морем, солнцем и любовью. Им не нужны были эльфы. Эльфы нужны были мне… Вовочка – божий человек, мой самый близкий друг, имевший, однако, дозированную информацию о том, за чем я действительно ехал к эльфам, сказал, прощаясь со мной на вокзале в Астрахани: «Освежишься, наберешься новых впечатлений, погорюешь о былом, а потом напишешь большое, светлое и красивое полотно». Славный парень, этот Вовочка! Полжизни сочиняет «Историю сослагательного наклонения» и каждую неделю берет с меня слово, что я буду ее иллюстрировать. Я это слово охотно даю, потому что ничем не рискую, судя по темпам сочинительства. Впрочем, у Вовочки – божьего человека есть тому оправдание, так как на старости лет он обзавелся дурной привычкой жениться раз в два года. Он, может быть, женился бы и ежегодно, но некоторое время отнимали разводы и собирание манаток. К числу последних, помимо исподнего, выходного костюма, имевшего когда-то цвет, и хорошо разношенной обуви в количестве двух единиц, относилась и стереосистема, настоящая японка, а также большущая коллекция правильного джаза, выпущенного еще в ГДР, где Вовочка в свое время служил, а затем несколько раз бывал в качестве туриста. Всю легальную и нелегальную наличность он оставлял в музыкальных магазинах, и коли бы вы видели, как он нянькается со своими пластинками, то поняли бы, наконец, что такое настоящая нежность. Однажды я сказал ему, что это может раздражать его благоверных вкупе с передвижной выставкой изысканных черно-белых фотографий гениев свинга, би-бопа, кула, блюза и, соответственно, плохо отражаться на супружеских отношениях, на что он лишь пожал плечами и улыбнулся своей неземной улыбкой…
Тем временем говорливый Евгений начал перестраиваться в левый ряд, и я понял, что мы почти у цели. Дальше дорога стала петлять, будто заметая следы, подниматься все выше и выше, и тут я почему-то вспомнил паренька, который росточком был с пальчик, но умом явно превосходил большого дяденьку, не припасшего на дорожку камешки. Хотя, подумал я по странности бесшабашно, глядя на многоярусный терем со множеством башен и башенок, явившийся нам как-то вдруг, кто знает, доведется ли мне вообще возвращаться отсюда…
Глава вторая
Терем, как и подобает сказочному строению, был выкрашен в какие-то детские тона с преобладанием розового и фиолетового. С расстояния в сто пятьдесят метров он казался и впрямь игрушечным, и немало тому ощущению способствовало его местонахождение. Со всех сторон он был окружен лесом, сам же приютился на просторной лужайке с водяным колесом, полузаброшенной мельницей и двумя ветряками, которые лениво поводили крыльями, хотя я не заметил и намека на какое-либо дуновение. Следует также отметить, что здесь было заметно прохладнее, чем в городе. Видимо, выходя из машины, я зябко повел плечами, потому что ко мне уже спешил служитель с пледом в руках и виноватой улыбкой на лице. Одет он был так, как в пятидесятых годах в моем отечестве одевали мальчиков из зажиточных семей: белая рубашка с распущенным воротом, заправленная в просторные черные трусы на помочах, белые же носочки, спрятавшиеся в сандалях… При седой сплошь голове и физиономии обветренной и морщинистой, как у бывалого моряка, обладатель этого наряда выглядел весьма впечатляюще.
– Ну что вы, право, – сказал я, отводя его руку. – Не зима… – но он настойчиво совал мне плед, мыча при том на манер глухонемого.
– Возьмите, возьмите, – посоветовал, подходя, Евгений. – Здесь так принято. – И сам же забрал плед у продолжавшего мычать сердобольного деда.
Мы направились к входу, встречая по пути разнообразных приятелей моего глухонемого доброжелателя. Случившаяся здесь же барышня вместо трусов на лямках была наряжена в совершенно очаровательного вида юбочку, отвлекавшую на время внимание от целлюлитных ножек чаровницы. Если что и примиряло взгляд привередливого человека с таким эстетическим безобразием, так это большой розовый бант, делавший ее похожей на Мальвину. При встрече наш бычок, семенивший чуть впереди нас с моей сумкой, и очаровашка церемонно раскланялись, и мне показалось, что мнимый глухонемой приветствовал свою подружку какими-то приятными речами.
