Тимоти кивнул. Его не переставало удивлять то, в каких количествах Стеф поглощала еду, оставаясь при этом тонкой, как тростинка.
— Тогда я пойду. У нас сегодня полон дом, поэтому, если понадобится помощь, дайте мне знать.
Толпа в холле поредела. Его оруженосец и Пятница, Рили — человек, которому он доверял больше, чем кому-либо на этом свете, загружал очередную порцию поленьев в ящик у камина.
— Если бы я тебя не знал, — проговорил он, сдвигая стетсоновскую шляпу на затылок и глядя на Тима из-под кустистых седых бровей, — то сказал бы, что у тебя вид человека, страдающего из-за женщины.
— Ты недалек от истины, — тоскливо протянул Тимоти. — Сегодня прибыла вечно недовольная богатая наследница, и попомни мои слова: до конца Рождества она еще даст нам всем прикурить.
— Наследница, говоришь? Она здесь одна?
— Да.
— Страшненькая?
Тимоти отчетливо представил огромные серые глаза с шелковистыми черными ресницами, лицо в форме сердечка, ангельские губки бантиком и мелкие идеальные зубы. А затем великолепной лепки руки и водопад белокурых волос, узкие плечи, приподнятые в негодующем жесте и изящную топающую ножку. Какая жалость, что она — редкостная стерва!
Он неопределенно пожал плечами.
— Я видал и пострашнее.
Рили с надеждой смотрел на него.
— Да-а? А мужа она случайно не ищет?
— Ты, несомненно, прекрасная партия и способен сразить наповал любую женщину, — усмехнулся Тимоти. — Но эта тебе в дочери годится.
— Фу ты, незадача! — крякнул старик. — Что ж, не вините парня за любопытство. А может, тогда тебе стоит положить на нее глаз?
Тимоти аж поперхнулся.
— Только когда небеса с землей поменяются местами!
Рили скривил губы и на мгновение прикусил свой ус.
— В свои тридцать восемь, Тим, ты еще слишком молод, чтобы ставить на себе крест. С тех пор как умерла Морин, прошло шесть лет, и этому твоему маленькому урагану нужна мама, иначе она вырастет дикаркой. Она уже теперь может переупрямить меня, и этим все сказано. Морин это не понравилось бы, сынок, и мы с тобой оба это знаем. Если бы Морин была жива, она бы позаботилась, чтобы Стефани усвоила кое-какие манеры и время от времени надевала для разнообразия юбку, вместо того чтобы слоняться повсюду в джинсах и твоих заношенных свитерах.
Но Морин не было, и, хотя боль от внезапной и бессмысленной потери стала уже не такой острой, Тимоти не мог представить на ее месте другую, и меньше всего — кого-нибудь вроде этой Моро. Морин, мягкой, ласковой, терпеливой, удавалось все, — будь то обучение новичков на склоне, сидение за конторкой или помощь на кухне. И ко всему этому она была преданной женой и прекрасной матерью.
— Стеф еще не скоро почувствует потребность наряжаться на вечеринки.
Хотелось бы ему испытывать такую же уверенность, какая звучала в его голосе! Еще год назад он не сомневался в своей способности справляться с дочерью. Ее вполне устраивала такая жизнь и, казалось, даже нравилась изоляция, на которую та их обрекала.
Тимоти окружил ее лучшими книгами, пластинками, договорился об обучении экстерном в школе и помогал делать домашние задания. Учил кататься на лыжах и коньках, плавать. Рили занимался с девочкой верховой ездой. Дни Стеф были заполнены до отказа, и ему казалось, что она не скучает без друзей ее возраста.
Но за лето что-то изменилось. Стеф начала жаловаться на то, что не ходит в школу, и больше не горела желанием проводить с ним все свободное время. В этом сезоне они еще ни разу не катались на лыжах вместе. Девочка или сидела, уткнувшись носом в журнал, или гуляла где-то в одиночестве. Иногда он заставал ее за тихой, доверительной беседой с Трейси. Но как только Стеф его замечала, тут же захлопывалась словно раковина.
Тимоти всегда знал, что настанет время, когда дочери необходимы будут беседы с женщиной о каких-нибудь… девичьих секретах. Но не ожидал, что это случится так скоро.
— Ей всего лишь тринадцать, вряд ли она так уж страдает.
— На случай, если ты не знаешь, сынок, это именно тот возраст, когда подростки будто с цепи срываются. — Кончиком языка Рили потрогал шатавшийся зуб. — Судя по тому, что я слышал, им приходится совсем несладко. Даже при двух родителях они вынуждены совершать постоянную внутреннюю работу, чтобы оставаться на высоте положения.
Люди спускались с лестницы, приходили из домиков у озера: приближался час обеда. Официанты расставляли холодные и горячие закуски. Эрни и Шон протирали бокалы у бара.
— Да будь я проклят, если примусь за поиски жены только ради того, чтобы у Стеф было двое родителей! — заявил он Рили. — Пусть пока удовлетворится одним. Пойду переоденусь к обеду. Если тебе случится ее увидеть, скажи, чтобы шла домой.
Когда он вышел на улицу, ветер уже стих и в воздухе кружились крошечные сверкающие снежинки, предвещавшие новое понижение температуры. Из репродукторов, укрепленных под крышей, звучала тихая, ненавязчивая музыка. Фонарики, тянувшиеся вдоль линии крыши и над перилами веранды, освещали замерзшую, укутанную снегом землю перед домом. В воздухе витал запах дымка.
Тимоти глубоко вдохнул, стараясь расслабиться. Судя по прогнозу, небо к завтрашнему дню должно очиститься. Сегодня восемнадцатое декабря, и нужно подготовить все для праздничной программы, начинающейся с традиционной прогулки в санях при луне. Есть гораздо более приятные темы для размышлений, нежели привередливая гостья.
Подняв воротник куртки, он двинулся к дому, снова и снова перебирая в памяти разговор с Рили. Неужели он ошибался, думая, что может быть для Стеф и отцом, и матерью? Неужели она тоскует по Морин больше, чем им обоим представлялось?
Лайки неслись впереди, при этом Штикен, как обычно, игриво покусывал Уайти за лапы, стараясь обогнать ее. Свернув за последний угол, Тимоти с облегчением увидел, что в его окнах горит свет — значит, Стефани уже дома. Гораздо хуже было то, что и соседняя половина сияла почище рождественской елки. Если уж ему суждено иметь постояльцев, то он предпочел бы дюжину других вместо одной Лилиан Моро. Даже Виктору, своему брату, он обрадовался бы больше.
Из окон вырывалась музыка — нечто бравурное, перемежаемое взрывами смеха. О да, его дочь дома — никаких сомнений! Лучше предупредить ее, чтобы не так шумела в ближайшие несколько дней и не нарушала покой соседки.
Тим отряхнул снег с ботинок и открыл дверь, ожидая, что увидит Стефани перед телевизором. Однако гостиная в другом конце коридора была пуста.
Только теперь он понял, что музыка доносилась с половины гостьи, как и смех — глубокий, мелодичный женский и высокий, жизнерадостный, принадлежавший его дочери.
Проклятье! Он и без того уже достаточно натерпелся от вздорной европейской особы, но, кажется, она никак не хочет оставить его в покое. В последнее время Стефани и так питала склонность к бессмысленному времяпрепровождению, и меньше всего ей требовались дальнейшие инструкции от своенравной себялюбивой женщины вроде Лилиан Моро.
