— По-моему, эта женщина зря тратит тут время, — со скрытой издевкой протянул он. — Так что ты говорил о важности собственного стиля, Джим?
На миг ему показалось, что ярость перевесит и Кортни бросится на него с кулаками. Но тот опять спасовал, промямлил что-то себе под нос, и беседа вновь стала общей.
В отличие от вчерашнего вечера сегодня Саймон засиделся за десертом и поднялся из-за стола последним, подгадав свой уход к тому времени, когда Дженифер принялась убирать посуду. Он остановился рядом с ней.
— Знаете, Дженифер, — мягко произнес он, — если вы и впредь будете обливать сливками каждого грубияна, вас выгонят с работы.
Молодая женщина повернулась к нему. Лицо ее было сродни бесстрастной маске.
— Не понимаю, о чем это вы, сэр.
— Вчера вы пролили сливки на Джима Кортни умышленно.
— С какой стати? Официантки никогда не обижаются — не могут позволить себе подобной роскоши. У них вообще нет никаких чувств.
— Значит, вы — исключение, которое подчеркивает правило. Ох, как бы мне хотелось, чтобы вы сняли очки и я мог понять, что вы чувствуете на самом деле.
Молодая женщина сделала шаг назад, словно испугавшись чего-то.
— Мои чувства, если они у меня есть, вас не касаются… сэр.
Собственно говоря, она была совершенно права. Но Саймона уже понесло.
— А еще мне бы хотелось, чтобы вы перестали постоянно называть меня «сэр».
— Таковы правила. А еще в них входит, что персонал не должен болтать с клиентами. Так что с вашего позволения… сэр, я займусь моими непосредственными обязанностями.
— Вы же понапрасну расточаете здесь свои таланты. Вы слишком умны для подобной работы.
— Моя работа, — напряженно произнесла Дженифер, — это мой выбор. Доброй ночи, сэр.
Она отвернулась. И Саймон понял, что разговор окончен, причем со счетом один — ноль в ее пользу.
— Доброй ночи, Дженифер.
Но что-то не давало ему уйти. Удивляясь самому себе, Саймон снова окликнул молодую женщину.
— Знаете, не могу отделаться от странного чувства. Вы кого-то мне напоминаете, однако ума не приложу, кого именно.
Что это с ним? Он ведь не собирался говорить ей ничего подобного! Во всяком случае, пока не поймает это ускользающее воспоминание.
Однако эффект оказался столь же поразителен, сколь и неожидан. Дженифер на миг замерла, а когда повернулась к нему, то более всего напоминала беспомощную жертву, ожидающую прыжка хищника.
— Вы ошибаетесь, — произнесла она так тихо, что Саймон едва разобрал слова. — Я никогда прежде вас не видела.
Все чувства Саймона обострились. Эта мертвенная бледность. Эта дрожь в голосе. Так, значит, у нее есть какая-то тайна. Она носит уродливые очки вовсе не для того, чтобы скрыть свою привлекательность, а для того, чтобы скрыть лицо. Она не хочет, чтобы ее узнали. Дженифер не та, за кого себя выдает!
— Нет, не могу вспомнить, — произнес Саймон, как бы размышляя вслух. — Но вспомню обязательно.
Вазочка, которую держала Дженифер, со звоном упала на пол. Сдавленно ахнув, молодая женщина кинулась подбирать осколки.
— Осторожней! Вы же поранитесь!
Взяв со стола салфетку, Саймон опустился на колени возле официантки. В ноздри ударил слабый, но волнующий аромат духов.
— Уходите. Я сама все уберу, — хрипло сказала она и тут же вскрикнула: по ладони у нее текла струйка крови.
— Дженифер, перестаньте! — Саймон схватил ее за локоть, заставляя подняться, а потом принялся осматривать порез.
— Хватит, мне больно, — выдохнула она.
— Там стекло. Стойте смирно. Потерпите чуть-чуть. — Саймон ловко извлек осколок. — Ну вот, так-то лучше. В кухне есть аптечка?
— Что здесь происходит, сэр? — властно осведомился мужской голос у него за спиной.
Вездесущий метрдотель! В сердцах Саймон мысленно пожелал ему провалиться сквозь землю со своим вопросом.
— Она порезала руку, — коротко бросил он, стараясь, чтобы его голос звучал не менее властно. — Не покажете ли, где тут аптечка?
— Я сам позабочусь…
— Так где она? — Саймон вперил в лицо непрошеного советчика вызывающий взгляд. И возымел желаемый результат. Метрдотель дрогнул.
— Разумеется, сэр. Пожалуйста, сюда.
Он проводил Саймона в кухню и указал на квадратный ящичек в углу.
— Спасибо, — кивнул молодой человек. — Теперь я сам справлюсь. Будьте любезны, проследите, чтобы убрали осколки.
Метрдотель молча ушел.
— Да что вы о себе воображаете? — прошипела Дженифер и выдернула руку. — Какое право вы имеете тут командовать как у себя дома? Царапина совсем пустяковая. Я прекрасно могу…
Не слушая ее, Саймон исследовал содержимое ящичка и снова взял Дженифер за руку.
— Держитесь, сейчас я залью вам ладонь йодом.
— Ой!
— Я предупреждал, — криво усмехнулся Саймон, отрывая кусок стерильного бинта.
Грудь молодой женщины бурно вздымалась. Глаза за толстыми стеклами очков сияли изумрудным светом. Повинуясь неодолимому порыву, Саймон медленно поднял руку и снял с нее очки. Сердце его дрогнуло и пропустило удар, а потом вдруг понеслось вскачь. Ни у кого он не видел таких красивых глаз! Два ярких изумруда, два самоцвета в драгоценной оправе!
Без очков Дженифер разительно переменилась. Тонкие, изящно очерченные брови, аристократические скулы, точеный нос. Да она же просто красавица! А под взглядом Саймона на щеках ее расцвел дивный румянец, придавая лицу еще больше прелести.
Он вдруг обнаружил, что все еще держит ее за руку. Тонкая синяя жилка на запястье билась быстро, как у испуганной птички. Саймону почудилось, будто в жизни еще он не испытывал ничего столь волнующего. Как будто бы их с Дженифер связали какие-то тонкие, еле ощутимые, но очень прочные нити.
Это его-то, всю жизнь бегущего от любого намека на душевную близость? Он ведь поклялся себе, что никогда и никого не впустит в свое сердце — так оно надежней. Отчего же тогда сейчас ему вдруг показалось, что непробиваемая броня дала трещину?
— Вы ведь чувствуете то же самое, — пробормотал Саймон, сам не понимая, что говорит.
Губы Дженифер дрогнули. И она резко вырвала руку.
— Понятия не имею, о чем это вы. Ничего я не чувствую! Да уходите же вы, ради Бога! Оставьте меня в покое!
На них уже начали оглядываться. Саймон отчаянно пытался сохранить самообладание. Да что это с ним, в конце концов? Он ведь всегда отличался умением сдерживаться, скрывать свои эмоции — до такой степени, что многие упрекали его в бесчувственности.
— Мне еще надо перевязать вам руку, — произнес он и, к радости своей, обнаружил, что голос его звучит совершенно нормально… Или почти нормально.
