— Прелестно. Так вы, значит, были одной из помощниц мисс Найтингейл?
Мисс Найтингейл. Для сестер, врачей и пациентов она всегда была просто мисс Н.
— Да, сударыня.
— Газеты рисуют довольно мрачную картину войны. Не понимаю, как там можно находиться: столько лишений, холод, болезни… Говорят, больше людей погибает от болезней, чем на поле боя.
Мерси кивнула и нервно улыбнулась.
— На мой взгляд, единственное хорошее, что дала эта война, — это Джон.
Взгляд карих глаз герцогини смягчился.
Стивен унаследовал глаза не от матери. У него глаза были насыщенного голубого цвета. Она вспомнила, какое беспокойство отразилось в них за миг до того, как он заключил ее в объятия. Такие нежные. После того, что с ней сделали руки трех негодяев, она не думала, что когда-нибудь еще вынесет прикосновение мужчины, но он доказал, что она ошибалась. Как же она тосковала по этим сильным рукам! Но никогда больше ей не знать их силы, никогда больше не чувствовать под пальцами его стальных мышц. Его убили в сентябре. Благодаря чудесному изобретению, телеграфу, имена погибших в считанные часы становились известны на родине и печатались в газетах. Мерси удивило, что герцогиня была не в траурном наряде, а в синем платье.
— Так что же? — снова гаркнул отец. — Я хочу знать, что вы сделаете для моей девочки.
— Я полагаю, вы ожидаете чего-то наподобие денежной компенсации? — спросил Айнсли.
— Можно начать и с этого. Но ее жизнь погублена безвозвратно. Теперь ни один порядочный мужчина не возьмет ее замуж. Она отправилась делать благое дело, а ваш сынок воспользовался случаем.
— Отец…
— Молчи, девчонка! Меньше всего я ожидал, что ты вернешься домой с ублюдком в подоле.
— Не называй так Джона! — За Джона она была готова убить и пойти на смерть. Как может отец думать только о деньгах и не замечать, что для нее значит ребенок? В сером, лишенном счастья мире Джон был единственным ярким пятнышком. — Ваша светлость, я прошу одного: позвольте мне остаться с Джоном. Я могу стать няней, кормилицей, и мне очень мало нужно.
— Ну нет, так не пойдет! — вмешался отец. — Моя семья опозорена… Я требую справедливости. Вы, сэр, ваша светлость, вы должны занять место, которого не занял ваш брат.
Губы Айнсли задергались, как будто он едва сдерживал смех. Первый признак того, что он не такой убийственно серьезный, каким мог показаться с первого взгляда.
— Вы предлагаете мне жениться на вашей дочери, сэр?
— Да, предлагаю.
— Отец, нет!
— Ей нужен муж, — продолжал он так, будто не слышал протестов дочери. — А я умываю руки.
Происходящее все больше походило на какое-то безумие, и Мерси не знала, как это остановить.
— Ваша светлость, я совсем не для этого привезла Джона. Вы — его семья, а я ни на что не рассчитываю.
— Мисс Доусон, вы можете поклясться, что рожденный вами ребенок — сын моего брата? — спросил Айнсли с теплотой в голосе, которой не было раньше, как будто он начинал понимать, что, несмотря на весь ужас положения, в котором она оказалась, ребенок для нее важнее всего и что ее отец только все усложняет. Мерси была рада, что след от тяжелой отцовской руки на ее щеке уже перестал быть заметен. Сначала он ударил ее за глупость, потом — за грехи.
— Клянусь вам, ваша светлость, клянусь всеми святыми, что Джон — сын Стивена.
— Я в этом не сомневаюсь, — твердо произнесла герцогиня. Ее мнение явно имело большое значение для герцога.
Айнсли медленно кивнул, потом широким шагом пересек комнату и отворил дверь.
— Найдите майора Лайонса и передайте ему, что мне нужно с ним поговорить.
Мерси встала с дивана до того, как Айнсли успел закрыть дверь. Сердце ее заколотилось с такой силой, что все наверняка слышали его гулкие удары. Горло сжалось, и она смогла лишь с трудом произнести:
— Он здесь? Но это невозможно! Он же умер!
Айнсли немало удивили ее слова. Как и саму Мерси. Она не была склонна к театральности, но такого поворота событий не ожидала. Чувство облегчения смешалось со страхом. Стивен жив, и это все меняло. Абсолютно все. Колени ее задрожали, но она заставила себя продолжать стоять. С дьяволом лучше встречаться стоя.
— Да, сначала пришло известие о его смерти, — внимательно рассматривая ее, сообщил Айнсли. Ему что, обязательно было беспрестанно исследовать каждый дюйм ее тела? Что он все высматривал на ней? Что надеялся найти? Доказательство того, что она лжет? — Учитывая то, что я потом узнал о бойне под Севастополем, неудивительно, что они могли ошибиться. Он действительно был серьезно ранен и, по мнению врачей, не должен был выжить. Да только те, кто сомневаются в его силе воли, не знают моего брата. Такого упрямца, как он, еще свет не видывал. Домой он вернулся всего месяц назад. Стивен еще не восстановил форму после ранения, но поправляется.
Неимоверная радость мгновенно вытеснила все остальные чувства из ее сердца. Как только майор Лайонс войдет в комнату, все изменится. Он посмеется над ее притязаниями, если вообще вспомнит ее. На передовой и в лазаретах царил хаос. Подобно ворам в ночи, солдаты, врачи, сестры умыкали у войны минуты личного счастья при каждой возможности. Запасались приятными воспоминаниями на тягостные, унылые дни, в которых не было ничего, кроме ужаса и страданий.
Ее счастье с майором Лайонсом было недолгим, совсем недолгим. Но чувства, которые он вызвал в ней, успели расцвести, они были ей непонятны, но внушали страх своей силой.
Взгляд ее метнулся на Джона на руках герцогини. Джон. Ее сын. Ее отрада. Она уже пожалела, что выпустила его из рук. Теперь нужно было броситься туда, где тихонько гугукал Джон, схватить его и убежать отсюда. Однако здесь был его дом. Она не могла лишить его семьи. Он был ее единственной возможностью искупить грехи. Но мысль о том, что с ним придется расстаться, отточенным кинжалом ранила сердце. Раньше она и не думала о том, что он может стать ее спасением.
Слава Всевышнему, теперь все встанет на свои места. Все. Когда майор Лайонс увидит ее…
Что, если он сразу же заговорит о ее позоре, о ее муке? Но он обещал, обещал, что не скажет ни одной живой душе. Держа ее в объятиях, он…
Дверь отворилась со щелчком, прозвучавшим как ружейный выстрел. Ощущение надвигающейся беды заставило Мерси сжаться, и все же она стала жадно пожирать глазами каждую черточку лица любимого. Только в нем мало что осталось от того мужчины, которым она восхищалась, в которого влюбилась, как девчонка.
Увиденное поразило ее до глубины души. В гостиную он вошел медленно, заметно хромая и опираясь на трость. Поступь его была отнюдь не широкой и уверенной. Одет он был не в алый китель, делавший его неотразимым, а в белую рубашку с шейным платком, черный жилет, сюртук и черные брюки. Можно было подумать, что он в трауре.
