— Мама видела твои рисунки?
— Нет. Амма все время переживает. Слишком переживает. Ей некогда на рисунки глядеть. — Нулани запнулась, будто в сомнении, но добавила: — Переживает, потому что надеется.
— Надеется?
— Надеется, что хуже не станет, чем сейчас. Что брат не уедет. Ну, в Англию. И надеется, что уедет. У него же там жизнь будет лучше. Еще она надеется, что больше не увидит того, что видела. Вот и не глядит никуда.
Нулани впервые коснулась убийства отца.
— Мы вообще не такие, как вы, мистер Самараджива.
— Но ты-то рисуешь. Ты смотришь. И видишь.
Тео размышлял, почему эта прекрасная страна с идиллическими пейзажами, в которых море перетекает в небо, и пряным климатом сбилась с пути. Виной тому — равнодушие человека, но и чрезмерное его вмешательство. Сколько лет должно пройти, чтобы вернулась первозданная красота? Двадцать? Пятьдесят? Может, не одно поколение родится и исчезнет, прежде чем это произойдет?
— Никогда не закрывай глаза, — резко сказал Тео. — Никогда. Всегда держи их открытыми и смотри. Даже если будет очень тяжело. И не забывай: ты женщина. Женщины должны реагировать на все, что видят. Это очень важно. Иначе ничего вокруг не изменится. Моя жена такой и была. Ей бы понравились твои рисунки.
— Ваша жена? А где она?
— Умерла.
Голос его не дрогнул, и, как ни странно, колкая горечь не шевельнулась привычно в сердце. Солнечный блик уже добрался до дубового трюмо, заплясал на углу большого зеркала, где отражалась замутненная пылью поверхность тумбы. Суджи внес десерт — манго. Послеполуденное пекло, слепящее, желтое, затаилось за открытой дверью.
— Как ее звали? — спросила Нулани, когда Суджи вышел из комнаты.
— Анна.
«А ведь мы перешли на сингальский», — отметил Тео. Должно быть, с болью легче справляться, когда произносишь и слышишь слова на родном языке.
Девушка молчала, погрузившись в мысли.
— У моего брата на ноге длинный шрам, — неожиданно сообщила она.
Брат сильно плакал, когда поранился. Нулани до сих пор помнила, сколько было крови. «Хлестала как ливень в сезон дождей».
— А когда папа умер, крови вообще не было. «Скорая» увезла его, и я пошла по дороге к тому месту, откуда его забрали. Там только пыль осталась. Черная пыль от его тела. И больше ничего.
Нулани рассказала Тео, как опустила ладонь в черную пыль и терла, терла, терла, пока ее не оттащил кто-то из соседей. Она и сейчас найдет то место на дороге даже с закрытыми глазами. Теперь там островок безопасности. Надгробие на могиле отца. Шрам на сердце Нулани.
— У вас ведь тоже есть шрам, правда? Я почувствовала, когда рисовала. — Она прочертила в воздухе линию, словно провела пальцем снизу вверх вдоль его позвоночника. — Только он у вас под кожей. Между лопатками.
— Давно это было.
— Вы потому и вернулись?
— Нет. Да… Отчасти.
— Здесь вам станет лучше, — мягко сказала Нулани.
Слишком она юна для утешений, подумал Тео, и все же обещание, несмотря на всю его иллюзорность, согрело его. Он старше ее на двадцать восемь лет. Она ела манго, сок стекал по руке, губы ее влажно блестели. Тео думал о том, что Анна полюбила бы эту девочку. Щедрость ее натуры подхватила бы Нулани, как прогретая солнцем волна. Почему ему не пришло в голову приехать сюда, когда Анна еще была с ним? Тео вспомнился их старый дом в Лондоне — повсюду книги, уютные коврики, старинные французские зеркала, наполнявшие комнаты светом, которого в Англии всегда не хватало. Теперь зеркала отражают лишь пыльный сумрак.
Покончив с десертом, Тео закурил сигару. Неугомонный солнечный блик продолжал свой путь вверх по стене. Нулани тоже не сиделось, она заерзала, готовая сорваться с места. Ей пора возвращаться. Дядя придет, мамин брат, — проверить, как его племянники. Он им теперь за отца.
— Суджи освободит для тебя заднюю комнату, — сказал Тео. — Можешь приходить и рисовать когда хочешь, но меня завтра не будет. С утра я уеду в Коломбо.
Он помахал рукой, следя, как она бежит через сад, взметая сандалиями охряную пыль.
Освободив по просьбе Тео комнату, Суджи натер полы кокосовой стружкой. Драил изо всех сил, то одной ногой, то другой, пока дом не пропитался ароматом кокоса, а полы не засияли, точно шлифованный мрамор. Затем он вышел на задний двор, утолил жажду тхамбили, королем кокосов, и вернулся к работе. Предстояло закончить кое-какие дела к возвращению мистера Самарадживы из Коломбо. Суджи нравилось преподносить мистеру Самарадживе маленькие сюрпризы. В прошлый раз, к примеру, притащил каменных львов. А в позапрошлый — покрасил ставни.
Из Коломбо мистер Самараджива всегда возвращается такой усталый. Выглядит совсем как в их первую встречу, когда он только приехал в страну и Суджи увидел его на пути от станции — дорогие чемоданы и листок в руке, с адресом этого дома на берегу. Мистер Самараджива обратился тогда к Суджи, спросил дорогу. Суджи проводил его. И остался. Сперва Суджи принял его за иностранца, потому как приезжий был в шляпе и в красивом полотняном костюме и с чемоданами из настоящей кожи. А мистер Самараджива возьми да и заговори на родном языке Суджи. Причем так свободно и быстро, что Суджи даже от ухмылки не удержался.
— Давно я дома не был, — сказал мистер Самараджива. — Однако сингальский мой совсем неплох, верно?
Он сразу предложил Суджи работу. Сказал, что ему нужен помощник — жизнь на новом месте наладить, за домом следить, ну и готовить немножко. Суджи справится? Почему же нет? Суджи не трудно. Говорить-то больше не с кем было, и мистер Самараджива говорил с Суджи. Когда привезли его вещи из Лондона, мистер Самараджива помогал Суджи их распаковывать и рассказывал о своей английской жизни. Достал несколько фотографий из багажа, на всех улыбалась женщина с золотистыми вьющимися волосами.
— Моя жена Анна, — объяснил мистер Самараджива.
Потом они распаковывали книги. Суджи показалось, что их несколько сотен. Помимо книг были еще всякие вещи из прошлой жизни. Как позже узнал Суджи, многие принадлежали жене его хозяина. Суджи пытался представить себе женщину, которая выбирала все это. Зеркала, блюда, приборы. Хорошая, должно быть, женщина, подумал Суджи. Узнав, что мистер Самараджива — знаменитость, узнав про его книги, а позже и про фильм, Суджи не мог его не предупредить. Времена нынче неспокойные, сказал он. Зависть и нищета — спутники разорения страны. Пусть мистер Самараджива и сингалец, все равно осторожность не помешает. Слишком уж известно его расположение к тамильским детям. Надо бы как-то дом обезопасить. Замки на все ставни навесить, двери запирать. Да и ограду в саду подправить так, чтобы незваный гость не пробрался. Суджи составил целый список. Но Тео лишь улыбался. Запрещать Суджи он ничего не стал, но сам не особо озаботился.
— Сэр, — сказал искренне встревоженный Суджи. — Вы не понимаете. У нас тут всякое может произойти. Мятежники нападут — и глазом моргнуть не успеете. Люди же знают, кто вы есть такой, а язык держать за зубами в наших местах разучились. Не так как раньше, понимаете.
