— Папа, сейчас все делают дегустации.
— Зачем, вино надо пить дома с жирным куском мяса.
— И что там они собираются узнать таким способом? Вино должно обжечь желудок и душу, иначе нельзя узнать его характер. Эти дохляки со своими плевательницами просто играются в вино.
— Отец, но они дегустируют вино, если они все будут отправлять в желудок, они быстро опьянеют.
— Ну, я же говорю дохляки, у меня вот никогда не было похмелья, я просто не знаю, что это такое.
У Арсена на все был свой старый особый взгляд француза, прошедшего две Мировые Войны. Шампанское на Рождество и Новый год он открывал только саблей, которая у него осталась с войны. Он служил в драгунском полку в Эперне и первым встретил немцев. На немецкие танки их полк пошел, вооруженный только саблями. Макс слушал деда, то и дело поглядывая на отца.
— Ладно, пойду отдохну.
Когда Арсен ушел, Макс затеял разговор с отцом:
— Наше вино, правда, самое лучшее, как говорит дед?
— Нет, сынок.
— Но разве он этого не понимает.
— Он не хочет это признавать, он не хочет признавать, что мир меняется. Там, где раньше делали обычные вина на каждый день, теперь делают очень хорошие вина, но твой дед не хочет это признавать. Если мы будем смотреть на мир его глазами, то однажды наш замок развалится, а свое вино мы будим пить сами или выльем в Гаронну.
— А что там, в Италии, расскажи мне.
— Сынок, это очень долго рассказывать.
— Пап, но расскажи мне хоть что-нибудь, ведь мама оттуда.
— Хорошо, сынок, Италия — удивительная страна, древние греки называли Италию — Энотрия, это значит страна вина. Вся страна покрыта виноградниками, и они делают другое вино, не похожее на наше. А названия ты только послушай: брунелло де монтальчино, амароне, баролло, таурази, монтепульчано де абруццо, а на острове Пантелерия, где дуют свирепые ветры, сводящие с ума местных жителей, делают мускат, спасающий от воя сирен.
— От сирен?
— Да, ведь дед рассказывал тебе о Древней Греции?
— Да, но я думал, что это всего лишь выдумка.
— Нет, сынок, этот мир был слишком реальным, чтобы придумывать то, чего нет, но нужно всегда верить в то, чего могло и не быть.
— Что ты имеешь ввиду, папа?
— Но ты ведь знаешь о Трое.
— Да, ты мне сам рассказывал об Одиссее и Ахиллесе.
— Никто не верил, что Троя существовала, все были уверены, что это выдумка греческого писателя Гомера, многие вообще не верили даже в существование Гомера, тем более что, по преданию, он был слепым.
— И что?
— Так вот, немец Шлиман поехал в Турцию и нашел Трою. Над ним все потешались, а он ее нашел. Никто не верил в успех его дела, а он нашел не просто город, но еще и сокровища царя Приама, владевшего Троей. Так и мы, сынок, пока мы думаем, что никто и никогда не сделает вино лучше нас, кто-то очень далеко отсюда уже делает это вино.
— Так значит Пантелерия — это тот самый остров сирен?
— Да, греки принимали вой ветра за песни сирен.
Отец и сын замолчали на минуту, потом Грегуар спросил:
— Ты думал, кем ты хочешь стать?
— Да, как ты и дед, делать вино.
— Ты в этом уверен?
— Наверное, да.
— Значит, еще не уверен, но у тебя есть время подумать, а у меня уже нет.
В тот вечер Макс не понял смысла сказанных отцом последних слов. Их смысл он поймет только через много лет…
Грегуар любил «общаться» с вином. Общение с вином доставляло ему больше удовольствия, чем общение с людьми. Раз в месяц он покупал бутылку очень дорогого бордо, брал только твердый высохший сыр и уходил в погреб. Там, в погребе, сидя в абсолютной тишине, он мечтал, как и о его винах будут говорить люди, как однажды он удивит мир своим вином.
— Что, опять мечтаешь? — Арсен спустился в погреб за вином к ужину.
— Да.
— Глупое занятие.
— Да, папа, спасибо, я твое мнение уже знаю.
— Я тебе не дам испортить наше вино.
— А почему ты решил, что я его обязательно испорчу.
— Здесь не делают «своих» вин, или ты решил делать вино в гараже?
— А почему нет?
— Пока я жив, мы будем делать вино, которое делали все мы.
— Все мы?
— Мы — это Шанталье. Я оставлю тебе в наследство замок, а не гараж, и значит, ты должен делать вино.
— А они, по-твоему, что делают?
— Не знаю и знать не хочу.
— Отец, наше вино очень плохо продается, замку нужен ремонт, нам надо меняться, чтобы выжить, почему ты не хочешь этого понять?
— Грегуар, нельзя меняться в угоду моде, нужно делать свое дело хорошо, и тогда люди это оценят.
— А если они оценят это нескоро?
— Это не имеет значения, мы должны делать свое дело, и будь что будет.
— Отлично: ты используешь девиз средневековых рыцарей, чтобы выжить сегодня, папа, — это абсурд.
— Абсурд — это то, что ты предлагаешь.
— Папа, но ведь можно попробовать с тем дальним виноградником.
— Я умру, тогда и будешь пробовать, хотя я и оттуда буду против, — и старый Шанталье проткнул небо указательным пальцем.
Моника, жена Грегуара, хотя и была итальянкой, страсти к вину не испытывала и разговоров об урожае и погоде не любила. Грегуар всегда наливал ей немного в бокал, но бокал почти всегда оставался нетронутым. Однажды Арсен дал внуку понюхать вино:
— Что чувствуешь?
— Ничего.
— Значит, еще рано.
— Что рано?
— Не пришло еще время.
В то утро, после дня рождения матери, Макс встал раньше всех. Мать никогда не убирала праздничный стол вечером. Только утром, такова была традиция в Италии: считалось, что любой гость, неожиданно проснувшийся посреди ночи, должен был найти на столе и еду, и вино. Под утро Макс проснулся от жажды и пошел в гостиную. Подойдя к столу, он почувствовал пряный вишневый аромат. Нос сам привел его к бокалу. Красная жидкость была наполнена живым трепетом незнакомых ароматов. Но главное, он чувствовал вишневое варенье. Он залпом выпил остатки из бокала, и тут же радостное огниво прожгло желудок и растворилось где-то внизу. Дальше Макс мало что помнил. Утром он обнаружил себя в очень странном состоянии. Простыня была мокрой и липкой, а счастье — абсолютным и всепоглощающим. Макс решил, что это вино…
Макс начал замечать взгляды девушек на себе и необычное томление, которое его и радовало, и угнетало. Он не знал, с кем поделиться мыслями, когда Грегуар, видевший, что сын не находит себе места, сам завел разговор:
