Путь нашей жизни проходит через виноград
Очень древние греки
Мать сидела посреди комнаты и смотрела в никуда.
— А, Макси, здравствуй, сынок.
— Мама, я еду в Италию.
— Да, конечно, сынок.
— Мама ты меня слышишь?
— Конечно, ты собираешься уехать.
— Мама я еду на практику в Венецию.
— Конечно, сынок.
— Ма, что с тобой?
— Твой отец уехал.
— Ну и что тут странного?
— Он навсегда уехал.
— Что значит навсегда?
— Исчез, не сказав ни слова.
— Как это исчез?
— Я давно это предчувствовала.
— Что ты предчувствовала, мама, ты меня пугаешь.
— Он давно хотел бросить меня.
— Бросить тебя, почему?
— Если бы я знала почему.
— Так, мам, я совсем не понимаю, что происходит, куда он исчез.
— В Чили.
— В Чили, зачем?
— Последнее время он часто говорил, что сможет жить только там и делать свое чертовое вино, как будто вино нельзя делать здесь. В вашей семье все мужчины такие, это Роббер, его двоюродный брат, сманил его. Он уже давно живет в Чили, так что и ты меня скоро бросишь, вы на месте сидеть не можете, вас все несет куда-то.
— Ну что ты говоришь, мама.
— Да, да, так и будет, чего сидеть на одном месте, мир огромен, и этот мир ждет тебя, только мы, женщины, живем своим домом и детьми.
Макс не знал, что сказать.
— Ладно, такова наша доля, итальянцы никогда под женскими юбками не сидели. Тебе нужно спуститься в погреб, он тебе там что-то оставил.
— Мне?
— Это единственное, что он вообще оставил, — и Моника протянула сыну лист бумаги.
Макс развернул записку, на которой было написано:
«То, что тебе нужно, — в погребе».
— Ты читала?
— Да, он и тебя заберет, — мать помолчала, потом как-то безучастно спросила. — Как у тебя с Анлор?
— Сложно.
— Что-то не так?
— Все не так.
— Я тебя не понимаю.
— Мам, я сам ничего не понимаю.
— Она тебя не любит.
— Анлор сама не знает, чего хочет.
— Да, французские женщины не очень горячи.
— Но, может быть, я что-то не так делаю.
— Нет, сынок ты все делаешь искренне, а значит правильно, она просто не твоя девушка, когда появится твоя, ты это сразу почувствуешь.
— Ма, ты как-то нерадостно об этом говоришь.
— Нельзя ошибаться в любви.
— Ты это о чем?
— Я сразу была не той девушкой для твоего отца, если бы я это поняла, но ведь я так влюбилась в него…
Мать замолчала и обняла Макса:
— Твой отец прав: здесь нечего делать, езжай за ним, я чувствую, ты там найдешь и себя, и свое дело, и любовь.
Погреб семья Макса построила еще в 19 веке, и он тихо приходил в упадок. Дыры в стенах, вековая паутина, много пустых бутылок старых вин. Ни дед, ни отец эти бутылки никогда не выбрасывали, хранили здесь в погребе. Полных бутылок было очень мало, они лежали штабелями горизонтально вперемежку с пустыми. Вход в погреб освещали свечи, вделанные в магнумы. Небольшой табурет из дерева и перевернутая бочка вместо стола.
«Итак, что отец хотел, чтобы я нашел здесь, — подумал Макс. — Здесь только бутылки, значит какая-то, из них должна нести на себе информацию. Или отец думал, что я должен посидеть здесь в тишине и что-то понять. Но что я должен понять? Я занимаюсь любимым делом, учусь на винодела, правда, с женщинами не везет, но ведь он мне не об этом хотел сказать. Ладно, вместо размышлений нужно действовать».
Макс решил сначала проверить все полные бутылки. Он, правда, не представлял, что ищет, но все же начал действовать. На левой стороне стены он нашел их собственные вина. Шато Ла Рош. Самой древней оказалась бутылка 1960 года. Этикетку почти съела сырость. Макс поднял бутылку к свету. Цвет вина был бледно-кирпичным, густой осадок из винного камня покрывал все дно бутылки. Наверняка это уже не вино, но бутылку все равно хранили. Всего Макс обнаружил около 200 бутылок разных лет урожаев своего замка. Он просмотрел каждую тщательно, повертев со всех сторон. Ничего особенно на них он не обнаружил.
На другой стене погреба Макс обнаружил несколько десятков бутылок бордо, несколько бутылок бургундии, много италии, особенно амароне и бруннело. Амароне было праздничным вином в семье. На рождество мать Макса всегда делала жаркое из оленины, и с ним пили только амароне. Как ни странно, ни одного чилийского вина Макс не обнаружил, да и вообще новосветских вин в погребе не оказалось. Под конец он нашел с десяток токаев разных лет, взял одну бутылку с собой и решил продолжить поиски назавтра.
На следующий день Макс даже не знал, с чего начать. Он просто не знал, что ищет. Отец написал: «То что тебе нужно, — в погребе», но в погребе только бутылки, значит, он должен найти какую-то бутылку, в которой или на которой содержится какая-то информация.
— В бутылке или на бутылке, — бубнил про себя Макс, — должна быть информация, в бутылке или на бутылке.
Стоп, Макса осенило неожиданно, конечно: все дело в бутылке, послание в бутылке — это же так просто.
— Ладно, — проговорил Макс вслух, — будем проверять пустые бутылки.
Вдруг позвонила Анлор и предложила прогуляться. Макс мягко извинился, сказав, что мать больна и просила с ней посидеть. Про исчезновение отца он пока говорить не хотел, так как не смог бы никому ничего вразумительно объяснить.
— Макси, передавай маме привет, я жду твоего звонка.
— Спасибо, я позвоню.
В течение двух дней Макс с предельной тщательностью проверял пустые бутылки, но ничего так и не обнаружил. Вечером за ужином мать сама завела разговор.
— Ты что-нибудь нашел?
— Нет, мам, я просмотрел все бутылки, и пустые и полные, но ничего не нашел.
— Хорошо, завтра спустимся вместе, может быть, я увижу то, чего не видят твои глаза.
— Хорошо, мам, — Макс поцеловал мать и пошел спать.
На следующее утро Макс с Моникой спустились в погреб. Моника долго осматривала стены, не прикасаясь к бутылкам.
— Мам, что ты хочешь найти?
— Дай мне лопату.
— Лопату?
— Да.
