Мечтать о власти над космосом — ну или хотя бы о том, чтобы держаться с ним на равных — может только отсталый провинциал, сидящий на дне гравитационного колодца. Стоит оказаться среди звезд, как все начинает выглядеть совершенно иначе.
Преодолеть столь огромные расстояния не смогла ни одна раса — пришлось преодолевать время. И в итоге именно это помогло землянам найти наконец свою нишу в переполненной, хаотической черноте вселенной. Энии и туру, увидев весь ущерб, нанесенный землянами собственной природе, увидев исконно людское стремление к переменам и власти, их неспособность заботиться о последствиях своих действий, расценили эти качества скорее как достоинства. В результате руководящие умники — и земные, и внеземные — медленно, но верно пришли к соглашению. Везде, где условия жизни отличались от комфортных или были просто опасны, везде, где флора и фауна были особенно дикими — там селили землян. На десятки лет или столетия, необходимые для приручения или покорения этих планет, серебряные энии, сьяны, туру или другие обретающиеся в тех краях расы брали на себя ту роль, какую выполняли торговые суда в древние времена географических открытий на Земле.
На колонии Сан-Паулу не сменилось еще и одного поколения поселенцев. До сих пор еще живы были несколько женщин, помнивших первую посадку в этом девственном мире. Диеготаун, Нуэво-Жанейро, Сан-Эстебан. Амадора. Собачка. Прыжок Скрипача. Все эти южные города разрастались, как плесень в чашке Петри. Люди умирали от почти незаметных токсинов в местной пище. Люди обнаружили в лесах крупных, похожих на кошку ящериц, к которым скоро прилипло название чупакабра в честь мифических овцерезов Старой Земли. Эти твари гордо занимали верхнюю ступеньку местной трофической цепи, и открытие их тоже стоило человеческих жизней. Серебряные энии с глазами как у устриц не погибали. Похожие на стеклянных насекомых туру не погибали. Загадочные сьяны, предпочитающие жить в невесомости, не погибали.
А теперь — с опережением графика — ожидалось прибытие огромных кораблей, наполовину живых существ, доверху забитых оборудованием и людьми с других поселений, надеющимися обосноваться здесь, на Сан-Паулу. Ну, и это же давало возможность улететь отсюда тем, для кого колония сделалась тюрьмой. Не один и не два человека спрашивали уже у Рамона, не подумывает ли он улететь туда, в черноту, но спрашивавшие явно плохо себе представляли его душу. Он уже бывал в космосе, и он прилетел сюда. Единственное, что могло бы привлечь его — это возможность найти место, где людей было бы еще меньше, чем здесь, — во что он не верил. Как бы хреново ему ни бывало на Сан-Паулу, представить себе окружение, уступающее этому по части мерзости, он не мог.
Он не помнил, как заснул, но когда проснулся, позднее утреннее солнце светило сквозь Еленино окно прямо ему в лицо. Он слышал, как Елена мурлычет что-то себе под нос в соседней комнате, собираясь по утренним делам. Заткнись, сука чертова, подумал он, морщась от похмельной головной боли. Музыкальным слухом она не отличалась; почти каждая нота была у нее невпопад. Рамон лежал молча, мечтая о том, чтобы снова заснуть или оказаться подальше от этого города, от этого надоедливого шума, от этой женщины, от этого мгновения. Потом пение Елены перекрыл сердитый шипящий звук, а мгновение спустя до него донесся запах чесночных колбасок и жареного лука. Рамон вдруг ощутил в желудке зияющую пустоту. Вздохнув, он приподнялся на локтях, спустил с кровати ватные со сна ноги и, пошатываясь, доплелся до двери.
— Вид у тебя дерьмовый, — сообщила Елена. — Не знаю, чего это я вообще пустила тебя к себе. И не тяни руки! Это мой завтрак! Поди заработай на свой!
Рамон перебрасывал горячую колбаску из ладони в ладонь, пока она не остыла немного, и только тогда откусил кусок.
— Я пятьдесят часов в неделю горбачусь ради куска хлеба. А что ты? — не унималась Елена. — Шатаешься по terreno cimarron, а в город возвращаешься, только чтобы пропить все, что заработал. Да у тебя даже койки собственной нет!
— Кофе есть? — коротко спросил Рамон. Елена мотнула подбородком в сторону старого термоса на столе. Рамон сполоснул под краном железную кружку и налил себе вчерашнего кофе. — Я найду свою золотую жилу, — сказал он. — Уран или тантал. Я загребу достаточно денег, чтобы до конца жизни больше не работать.
— А тогда выкинешь меня и найдешь себе какую-нибудь молоденькую портовую шлюшку, чтобы она таскалась за тобой. Знаю я вас, мужиков, вы все одинаковы.
Рамон стянул с ее тарелки еще одну колбаску, и Елена шлепнула его по руке. Больно шлепнула.
— Сегодня у нас парад, — сообщила она. — В честь прилета. Губернатор устраивает показуху для эний. Пусть их думают, что мы тут радуемся как дети тому, что они раньше приперлись. Обещал танцы и дармовой ром.
— Энии и считают нас дрессированными собачками, — отозвался Рамон с набитым ртом.
Губы у Елены сжались в жесткую линию; взгляд похолодел.
— Мне кажется, там будет весело, — произнесла она с чуть заметной угрозой в голосе. Рамон пожал плечами. В конце концов, он спал в ее постели. Он всегда понимал, что за все приходится платить.
— Пойду оденусь, — сказал он и допил кофе. — У меня еще немного денег осталось. Сегодня плачу я.
Саму церемонию Благословения Флота они пропустили: Рамон не испытывал ни малейшего интереса к попам, бормотавшим какую-то белиберду, поливая галлонами святой воды дряхлые рыбацкие лодки. Однако они успели к началу последовавшего за этим парада. Ширины главной улицы, тянувшейся вдоль губернаторского дворца, хватало, чтобы по ней прошло в ряд пять тягачей, пусть при этом и блокировалось встречное движение. Огромные надувные фигуры медленно, останавливаясь порой на минуту-другую, плыли над толпой. Новомодные объекты — утыканные светящимися точками «иллюминаторов» космические корабли туру, каждый из которых тянула конская упряжка, пластиковая чупакабра со светящимися красными глазами, щелкавшая зубами из старых пластиковых труб, — чередовались с традиционными: огромными изображениями Иисуса, Боба Марли и Деспегандской Девы. Имелась также явная карикатура на губернатора в два человеческих роста, узнаваемая и не слишком чтобы почтительная: надутые губы вытянулись в трубочку, словно готовились целовать задницу серебряных эний. Эту фигуру толпа встречала хохотом и улюлюканьем. Первая волна колонистов прибыла сюда из Бразилии — они и дали планете имя Сан-Паулу. Хотя почти никто из них не бывал в Португалии, испаноязычные колонисты, по большей части мексиканцы, прибывшие со второй и третьей волной переселенцев, звали их «португальцами». «Португальцы» до сих пор занимали ключевые позиции в местном правительстве и самые доходные рабочие места, так что представители испаноязычного большинства, оказавшись и в новом доме людьми второго сорта, не испытывали к ним особой симпатии.
Следом за надувными куклами шли музыканты: оркестры барабанщиков, струнные оркестры, уличные музыканты-марьячи, марширующие отряды зуавов, марширующие гитаристы, исполняющие фадо. Акробаты на ходулях и жонглеры. Порхающие словно птицы девушки-танцовщицы в недошитых карнавальных костюмах. Поскольку рядом была Елена, Рамон старательно избегал пялиться на их сиськи… ну, или по крайней мере делал это так, чтобы она не замечала.
