Рамон, конечно, не верил в подобную ерунду. Но когда призрачный плач возвысился до душераздирающего крещендо, он не удержался от невольной дрожи.
Наедине с собой Рамон даже жалел этого дурацкого европейца. Уж наверное, достаточно было бы повозить его мордой по грязи, как следует унизить, ну там, взгреть по первое число… Но когда Рамон напивался и начинал злиться, у него всегда отказывали тормоза. Он понимал, что не стоит пить слишком много и что, когда он попадает на люди, это, похоже, всегда заканчивается подобным образом. Почти весь вечер он ощущал в животе противный болезненный узел, какой, казалось, всегда появлялся с каждым его приездом в этот город, а когда он достаточно набрался для того чтобы забыть об узле в желудке, кто-нибудь да говорил или делал что-нибудь, приводящее его в ярость. Не всегда это завершалось поножовщиной, но добром не заканчивалось никогда. Рамону это не нравилось, но и стыдиться он не собирался. В конце концов он мужчина — независимый изыскатель дальнего земного пограничья, где не успело еще смениться даже одно поколение колонистов. Видит Бог, он мужчина! Он крепко пьет, он дерется насмерть, и всякий, кому это не по душе, может держать свое мнение при себе!
Семейство tapanos — мелких, похожих на енота амфибий с напоминавшей ежовые иглы чешуей, выбралось из воды, смерило Рамона взглядами своих блестящих черных глазок и потопало в сторону площади в надежде поживиться объедками. Некоторое время Рамон смотрел им вслед, потом покосился на оставленные ими мокрые следы, вздохнул и заставил себя оторваться от дерева и встать.
Дом Елены находился в лабиринте узких улочек за губернаторским дворцом. Она жила над мясной лавкой, и в окошко со стороны двора частенько несло тухлятиной. Он подумал, не переночевать ли в фургоне, но слишком устал, да и тело ломило. Хотелось под душ, и пива, и тарелку чего-нибудь горячего, чтобы перестало бурчать в желудке. Он медленно, стараясь не шуметь, поднялся по лестнице; впрочем, в окнах Елены все равно горел свет. Из расположенного к северу от города космопорта поднимался на орбиту челнок: синие и красные бортовые огни скользили по небосклону среди звезд. Рамон постарался отворить дверь так, чтобы лязг и шипение потонули в рокоте маршевых движков.
Но это не помогло.
— Где ты, мать твою, шлялся? — взвизгнула Елена, стоило ему шагнуть в комнату. На ней было тонкое хлопчатобумажное платье с пятном на рукаве, и волосы она забрала в пучок темнее ночного неба. Елена гневно скалила зубы, и рот ее казался почти квадратным.
Рамон закрыл за собой дверь и услышал, как она охнула. Вся злость ее разом испарилась. Он ощутил ее взгляд на перепачканных кровью европейца рукаве и штанине. Он пожал плечами.
— Придется это сжечь, — сказал он.
— Ты цел, mi hijo?[3]Что случилось?
Он терпеть не мог, когда она называла его так. Никакой он не сынок, он взрослый мужчина. Впрочем, это было все же лучше, чем драка, а потому он улыбнулся и потянул за пояс, расстегивая пряжку.
— Я в норме, — сказал он. — Досталось другому ублюдку.
— Полиция… что полиция?..
— Может, и ничего, — отозвался Рамон, спуская штаны до колен. Потом потянул через голову рубаху. — Но это все равно лучше сжечь.
Она ни о чем его больше не спрашивала, только отнесла окровавленную одежду в печь для сжигания мусора, общую на весь квартал, а Рамон тем временем принял душ. Судя по дисплею-таймеру на зеркале, до рассвета оставалось еще часа три-четыре. Он стоял под струями теплой воды и смотрел на украшавшие его тело шрамы: широкую светлую полосу на животе там, где его полоснул стальным крюком Мартин Касаус, и уродливый бугор чуть ниже локтя — след от мачете, которым какой-то пьяный ублюдок едва не отсек ему руку. Старые шрамы. Одни старее других. Ему они не мешали; скорее он ими даже гордился. Они добавляли ему мужественности.
Когда он вышел, Елена, скрестив руки под грудью, стояла у выходящего во двор окна. Когда она повернулась к нему, Рамон приготовился к взрыву, к вспышке ее гнева. Но она лишь смотрела на него, сложив губы бутончиком, широко раскрыв глаза. Голос ее, когда она заговорила, звучал совсем по-детски… нет, хуже: как у женщины, пытающейся говорить по-детски.
— Я боялась за тебя, — произнесла она.
— Вот уж незачем, — возразил он. — Я крепок, как старая кожа.
— Но ты один, — настаивала она. — Когда убили Томаса Мартинеса, их было восемь. Она навалились на него, когда он выходил из дома своей подружки, и…
— Томас был мелкий ублюдок, — отмахнулся Рамон, словно настоящему мужику и положено в одиночку драться с восьмерыми.
Губы Елены сложились в улыбку, и она двинулась к нему, поводя бедрами так, словно это ее лоно тянулось к нему, а все остальные части тела неохотно тащились вдогонку. Конечно, понимал он, все могло выйти и совсем по-другому. Они запросто могли бы провести эту ночь, как множество других — крича друг на друга, швыряясь посудой, переходя на мордобой. Но даже так все могло бы закончиться сексом, а он достаточно устал и был рад тому, что они могут просто потрахаться, и уснуть, и забыть этот дурацкий, бездарный день. Елена стащила через голову платье. Рамон привычно принял ее в объятия. Из мясной лавки на первом этаже доносился запах несвежей крови — жутковатый земной дух, прилетевший сквозь пустоту вместе с колонистами.
Потом Рамон лежал, ощущая себя выжатым, на кровати. Над крышей прогрохотал еще один стартовавший челнок. Обычно они летали раз в месяц, если не реже. Однако на носу было прибытие эний — раньше, чем их ожидали, — и для приема кораблей и их груза требовалось достроить стационарную платформу над Диеготауном.
Несколько поколений назад цивилизация вырвалась из оков гравитации Земли, Марса и Европы и отправилась покорять звезды. Человечество рассчитывало разбрасывать семя по вселенной с щедростью отпрыска аристократического рода в дешевом борделе, но вышло, конечно, не так. Вселенная оказалась уже занята. Другие расы, освоившие межзвездное перемещение, заселили ее гораздо раньше.
Мечты об империи съежились, превратившись в мечты о богатстве, да и последние со временем сменились лишь пристыженным удивлением. Несовершенные, загадочные технологии серебряных эний или туру — скорее землян победила сама природа космоса. Точно так же, как победила она и остальные бороздящие межзвездное пространство расы. Эта чернота оказалась огромной. Необъятной. Сообщение со скоростью света было для нее слишком медленным. Собственно, на таких расстояниях его и сообщением-то трудно было назвать. Управление сделалось невозможным. Местные законы превратились в фарс. Наиболее удаленные поселения Торгового Альянса, присоединиться к которому землян «убедили» серебряные энии (примерно так же, как в свое время линкоры адмирала Перри «убедили» японцев открыть свои острова для торговли), выпадали из контакта на протяжении нескольких поколений, или про них просто забывали, или же решение их проблем откладывали для не родившихся еще бюрократов.
