Похмельно расслабившись, считая себя пострадавшим и привыкнув к сочувственному отношению окружающих, Родик даже не подумал куда-то спрятать деньги — они так и лежали в барсетке. Очаровательной девушке в зеленой форме таможенника он сразу поведал свою историю. Однако никакого эффекта это не произвело. Девушка вынула толстую пачку десятирублевок, пересчитала их и вызвала мордатых и усатых мужчин. Жмакина проводили в отдельную комнату, попросили раздеться, обыскали, составили протокол о контрабанде. Через час его выпустили, но уже без денег. Более того, разрешенные к провозу тридцать рублей он уплатил в качестве штрафа. Родик в одночасье стал нищим и в таком виде въехал в чужую страну.
Обобранный и ворами, и государством, он чувствовал себя опустошенным. Символичность и комичность ситуации придавали прошедшие тщательный таможенный досмотр и от этого утратившие суперобложки два томика «Похождений бравого солдата Швейка», которые он от растерянности зачем-то носил под мышкой.
Дальнейшее пребывание Родика в Венгрии, кроме посещения исторических достопримечательностей, купания в горячих источниках и озере Балатон, было нескончаемой чередой подавления природных инстинктов, выражаемых словом «хочу». Однако на «хочу» денег не имелось. Единственное доступное удовольствие — вечерние пьянки в номерах отелей, куда Родика наперебой приглашали, проявляя заботу. Вообще, заботы со стороны соотечественников было хоть отбавляй. Женщины поочередно стирали его рубашку. Где-то нашелся лишний халат и домашние тапочки. Ему сделали коллективный подарок — плавки. От всего этого Родик начал испытывать стеснение и неудобство. Слава богу, что в стоимость путевки были включены питание, экскурсии и прочая туристическая белиберда, а то, без сомнения, из него сделали бы «сына полка».
На обратном пути также не произошло ничего хорошего. Родику вспомнилась старая история из молодости. Еще холостым он поехал отдыхать на Кавказ. Отдых был прекрасным. Собралась очень приятная компания, развлекались, ходили в рестораны, устраивали пикники. Родик, не умея выдерживать паузу, платил всегда первым и за всех. Делать какие-то взаиморасчеты он считал ниже своего достоинства. Поэтому, а может быть и потому, что денег вообще было мало, за несколько дней до отъезда у него буквально не осталось ни копейки. Быть нищим он стеснялся и до отъезда провалялся в номере, притворяясь больным. Он как-то сразу перестал всех интересовать, и лишь одна верная ему девушка не покидала его и пыталась поить и кормить, вероятно понимая его положение. По дороге домой в поезде она продолжала активно заботиться о нем. Выскакивала на остановках, покупала фрукты и выпивку… Однако когда поезд пришел в Москву, она то ли постеснялась, то ли не подумала дать Родику пятачок на метро и четыре копейки на троллейбус. Родик, унижаясь, уговорил контролера пустить его в метро бесплатно, а от метро до дома тащил чемодан и добытые в качестве сувениров камыши пешком.
Потом Родик несколько месяцев встречался с этой девушкой. Ему даже казалось, что он ее полюбил, но, почувствовав, что она хочет чего-то большего от их отношений, нашел повод расстаться.
На этот раз Родик так же познакомился с девушкой. Звали ее Окса, и, как выяснилось, она являлась близкой знакомой его приятеля Бори Тэна, одного из крупных душанбинских коммерсантов. Именно Окса первая предложила постирать ему рубашку. Внимание Родика привлекло не только наличие общего знакомого и проявленная заботливость, но и необычная внешность. Она была кореянкой со стройной и по-восточному привлекательной фигурой.
Опекала она его, как мама. Хотя денег, по-видимому, у нее было немного, она все время хотела что-то купить для Родика. Как-то даже отдала свои сережки с бриллиантами — чтобы продал. Родик сперва согласился, но при попытке продать устыдился и вернул сережки.
За время короткой остановки во Львове судьбу чемодана он выяснить не сумел. В отделении милиции находился только дежурный…
Прощание с Оксой в Москве было коротким. Она уехала вместе с группой, а Родика увезли домой встречающие жена и друзья. Там уже накрыли стол, все ждали сувениры. Родик вкратце поведал о своих злоключениях, объяснив отсутствие подарков, и пообещал исправиться в следующий раз. Он с сожалением заметил: все огорчились, не получив заграничных даров, и не особенно посочувствовали его бедам, однако времени обдумать это не было — уже рассаживались за стол. Вскоре все напились, и Родик даже смог с иронией отнестись к пережитым невзгодам и к тому, что не оправдал надежд близких.
К концу недели неожиданно (а может быть, он ждал этого?) позвонила из Душанбе Окса. Она страшно измучилась в поезде, который тащился почти четыре дня.
Родик яростно корил себя за плохую сообразительность надо было взять у жены или друзей деньги и купить Оксе билет на самолет. Он обзывал себя идиотом, а в душе радовался: есть повод поговорить подольше. Окса возражала, мол, купить билет было бы трудно — без ее паспорта, да в день отлета… Родик самодовольно утверждал, что для него это не проблемы. Просто ему, болвану, это не пришло в голову, по его вине несчастная женщина измучилась, и весь отдых пошел «коту под хвост»…
Родик пережевывал ситуацию, слушая скорее не слова, а низкие нотки ее голоса, и вспоминал моменты их недавнего общения и любовной близости и своеобразную восточную внешность Оксы. Приятно было и то, что Окса во всем отвечала ему взаимностью, и, кажется, искренне. Родика уже неудержимо влекло к ней, в Таджикистан.
Побыв дома еще два дня, он, сославшись на необходимость, улетел в Душанбе. У трапа его встречала Окса с цветами. Такое в его жизни случилось впервые.
Их отношения развивались, как в старом кино, — легко, гармонично, стремительно. Родик планировал уже новую поездку за границу — конечно с Оксой. Они решили отправиться в Японию. За организацию тура взялись те же люди, которые устраивали поездку в Венгрию. Через неделю Родик получил вкладыш в таджикский паспорт и номер разрешения КГБ. Вероятно, все другие формальности с государственными учреждениями тоже были улажены.
Путевка на двоих обошлась почти как автомобиль, но Родика это не смущало. Деньги в СССР ничего не значили, а вот попасть в капиталистическую страну дорогого стоило. Маршрут был достаточно сложным: предполагалось через Ташкент и Новосибирск долететь до Южно-Сахалинска и дальше плыть на пароходе до Токио.
На этот раз Родик, помня о своих недавних приключениях и не желая расставаться с Оксой, решил не отрываться от группы и, не заезжая в Москву, вылетел из Душанбе в Ташкент, а оттуда в Южно-Сахалинск, где они должны были получить японские визы. В ожидании виз всю группу поселили в какой-то грязный барак с огромными комнатами, уставленными панцирными кроватями, которые Родик в последний раз видел в детстве, в пионерском лагере. Душ и туалет располагались в коридоре, что создавало массу неудобств.
Группа состояла в основном из таджиков совершенно разного социального и материального уровня. Общим у них был лишь внешний вид: одинаковые черные костюмы, белые рубашки и черные галстуки у мужчин и цветастые бесформенные платья у женщин. А еще их объединяло постоянное желание есть плов, сделать который в Южно-Сахалинске было невозможно. Рис, как и многое другое, в магазинах отсутствовал. Приходилось питаться в столовых или довольствоваться продаваемыми полулегально с грузовиков огромными вареными крабами, красной икрой и водкой. Пить водку таджикам запрещал Аллах, но они обманывали его, наливая ее в неизвестно откуда взявшиеся керамические чайники и разливая в пиалы, как чай. Этот обман воспринимался всеми вполне серьезно, и, как следствие его, мужская часть группы постоянно пребывала в невменяемом состоянии. В таком виде они воспринимали Родика как старшего брата. Чрезвычайно почтительно величали его либо «ака[2]», либо «муаллим», либо по имени-отчеству, клялись ему в дусти[3], преданно заглядывали в глаза и были совершенно уверены, что поскольку Родик в России на родине, то может сделать все. Поэтому пьяные потные мужики, подобострастно прижимая левую руку к сердцу, приставали к Родику с самыми невообразимыми просьбами. При этом в знак уважения они пытались засунуть в его рот немытыми руками привезенные с собой изделия национальной кухни. В общем, считали его вторым руководителем группы. Официальный же руководитель никак себя не проявлял и ничего не делал для ускорения получения виз, предоставив людей самим себе.
