— Никак не могла проснуться, — безразличным тоном бросила она, садясь за стол. — Да и потом в школе нечего делать до двенадцати.
— До двенадцати?! — удивился мистер Ривз. — А мне казалось, ты говорила, что занятия начинаются в десять.
— В общем-то да, но, понимаешь, куда важнее обсуждать с другими студентами современные течения в искусстве, чем выполнять до бесконечности одни и те же упражнения.
— Что?! — воскликнул мистер Ривз. — Это что же, по-твоему, трепать языком важнее, чем заниматься делом?
— Важнее принадлежать к новой школе живописи, чем позволять всякому заплесневелому старью портить тебе руку.
Мистер Ривз был потрясен. Он внимательно прочел проспект Художественной школы, куда поступала Mapсель, и преисполнился уважения к таинственным буквам, стоявшим после фамилий преподавателей. Директор, например, был R. А.— то есть человек, явно достигший в своей области вершины профессионализма. Мистер Ривз почувствовал, что в интересах британского искусства должен встать на защиту «заплесневелого старья». Да… но только не надо портить первый день Свободы…
— Ну хорошо, хорошо, — примирительно сказал он, — не будем спорить, утеночек.
— Опять ты за свое! — Марсель гневно тряхнула своими красиво уложенными волосами. — Я ведь просила тебя, папа, не называть меня так. Это такое плебейство!
— Плебейство?! — Тут уж разъярился и мистер Ривз. — А ты кто, по-твоему? Я что-то не заметил твоего имени в Дебретте, хоть твоя мать и ведет себя так, точно она там значится. А откуда, ты считаешь, взялись твои денежки, благодаря которым ты можешь бездельничать, выламываться, завивать себе волосы и… и… ну вообще? Тридцать лет тяжелого плебейского труда в плебейском Сити — вот откуда они взялись.
— Художники выше классовых различий, — высокомерно заявила Марсель.
— В самом деле? — заметил мистер Ривз с сарказмом, не достигшим цели. — Однако они не выше попрошайничества. И потом — ты-то какая художница, позволь тебя спросить, и сколько ты зарабатываешь в год в этом своем надклассовом обществе? Ничего, нуль. Если бы не я и не мои плебейские деньги, где бы ты сейчас была? Уж во всяком случае не сидела бы с разными там бездельниками за кофе с яичницей в кафе «Твой старый дуб» и не молола бы всякой чепухи об искусстве. Тоже скажет — художница! Тьфу! Ха! Хм!…
И волна возмущения стремительно вынесла мистера Ривза из столовой. В холле мистер Ривз дал себе превосходный совет взять себя в руки, иначе, того и гляди, испортишь… Пойди в кабинет, выкури не торопясь трубочку, успокой нервы, почитав какой-нибудь детектив, пройдись перед ленчем. Хорошо, отлично…
Приоткрыв дверь своего «кабинета», мистер Ривз отшатнулся в таком ужасе, какого не мог бы ему внушить ни один рассказ. Все в комнате стояло вверх дном, письменный стол его был накрыт бумагой, и Эстер, повязав голову платком, вытряхивала пыль из книг.
— Что это значит? Эстер, что это значит?
— Весенняя уборка, сэр.
— Весенняя?… О, боже!
— Хозяйка сказала, что как вы теперь будете почти все время дома, сэр, то я должна перво-наперво прибрать вашу комнату, чтоб у вас тут было ладно и чисто.
— Хм! — изрек мистер Ривз. — Очень заботливо, конечно. Хм… А мне тем временем куда деваться?
— Вот уж не знаю, сэр, — кротко сказала Эстер.
Ну и мистер Ривз тоже этого не знал. Он нерешительно побрел обратно в холл и остановился перед телефоном. Может, позвонить кому-нибудь, пригласить на ленч? Но кому? Все сейчас на работе. Нет, лучше взять машину и…
— Джон!
Перед ним стояла миссис Ривз в новом утреннем костюме, уже совсем одетая для улицы.
— Я ухожу. Мне надо сделать кое-какие покупки, потом этот ленч, но я вернусь сразу после трех. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я возьму машину, душа моя?
— Нет, — отрезал мистер Ривз. — Бери, бери машину. И вместе с ней хоть весь этот чертов дом.
— Ах, Джон! — озабоченно защебетала миссис Ривз. — Что с тобой сегодня? Мне казалось, ты должен быть так счастлив, а ты злишься на весь белый свет. Ну, пожалуйста, постарайся быть с нами поласковее, душа моя.
И, поцеловав мужа и нежно улыбнувшись ему, миссис Ривз отбыла из дома. А мистер Ривз продолжал задумчиво стоять в холле, глядя на шляпы и пальто, красовавшиеся на вешалке, и считая секунды. Он слышал, как Эстер хлопала книгами, вытряхивая из них пыль, а из кухни доносились обрывки негритянской песни в далеко не совершенном исполнении поварихи. Куда же ему девать себя в этот первый день первого месяца первого года Свободы?… Тут дверь столовой распахнулась — мистер Ривз даже вздрогнул от неожиданности, — и с высоко поднятой головой мимо него молча прошествовала Марсель.
Мистер Ривз надел кепи, в котором обычно играл в гольф, взял плащ и, гонимый из дому, вышел на улицу, где гулял северо-западный ветер. Стопы свои он направил в «Девятнадцатую лунку».
ДВА
Дорога в гольф-клуб показалась мистеру Ривзу безмерно длинной. Он привык совершать этот путь, сидя за рулем своей машины, ни на йоту не превышая установленной скорости — тридцать миль в час, хотя большую часть времени ехал против ветра. А сейчас он шел пешком — шел мимо изгородей из падуба, изгородей из бирючины, изгородей из лавра, за которыми виднелись средней величины особнячки, удивительно похожие на его собственный, с видом на… и так далее… А потом перед ним. вдруг возникла изгородь из боярышника, за которой паслось несколько коров, — кусочек старого Мэрвуда. Не облегчало мистеру Ривзу дороги и бремя не слишком веселых дум.
«Возмутительно! Выгнали из собственного дома. И в такой-то день. А ведь могли бы устроить мне маленький праздник. Плебейство! Леди Блейкбридж! Тьфу! А кто за все это платит? Леди Блейкбридж? Кто дает им возможность бить баклуши? Аристократическая Художественная школа… Правда, Бейзил работает. Только эта его работа обходится куда дороже, чем колледж. Не говоря уже о семи пятидесяти за стажировку. Так полезно иметь в семье стряпчего, утверждает Джейн. Никому от этого пока никакой пользы. Одни обязательства. Да к тому же рано или поздно запутается он с одной из этих своих красоток. Кто будет расплачиваться? Маленький совет молодым людям на пороге женитьбы. Да, двадцать семь лет с тех пор прошло. Она тогда была прехорошенькая. Просто прелесть. И влюблена в меня. Вот счастливое было времечко. Тридцать три года корпел на работе, и война — это тоже не пикник. А все ради чего? Ради Бейзила? Ради Марсель? Они тоже обзаведутся семьями. Пойдут внуки. И все только и будут ждать, когда дед окочурится, чтобы денежки прибрать к рукам…»
Мистер Ривз принялся мрачно напевать «Траурный марш» Шопена:…ля-да, ди-ди, ди-ди, да, ди-ди-и… По счастью, тут перед его, взором возник гольф-клуб, иначе он принялся бы сочинять самому себе эпитафию. Мистер Ривз просветлел — вот сейчас он выпьет, подыщет компаньона, сыграет партию. Правда, опоздает домой, к ленчу, — а, не беда… Ничто не отвлекает так от мыслей, как гольф.
