– Кто в лес, кто по дрова… У вас что, паршивого «глаза» не нашлось?
– Это ж ты технарь, – возразил он. – Тут и нужен подкованный кадр, чтоб припереть к стене.
– Ишь, грозный!.. И как ты собираешься «припереть»?
– Пригрозим рассказать про их делишки кому следует. А станут возбухать, захватим одну из сучек… даже обеих.
Лазер облизнулся в предвкушении, будто эта часть плана его особенно грела.
– Ага, – понимающе сказал я. – Обеих… Чтоб, значит, каждому по штуке. А по по не по?
– Чё?
– По портрету не получишь? – перевел я. – Эти парни, как ты их обрисовал, не походят на лохов. А если в отместку за тонкий ход тебе натянут глаза на задницу?
– А мне плевать! – заявил Лазер. – Подумаешь!
Ну да, «потом мне будет плохо – но это уж потом». Или он настолько меня зауважал? Такие шавки горазды лаять из-за чужих спин.
– Ты что, очень озабочен? – спросил я. – Так купи пылесос.
– Зачем? – удивился он.
– За тем самым.
– Шуточки у тебя!
– Ну, я-то отмахаюсь, – повел я плечами. – А тебе не завидую. За такие шалости вполне могут кастрировать. И откроется тебе вокруг огромный мир!.. Давно ты был, скажем, в театре? Или музее?
Почему-то Лазера это не обрадовало – он и слова такие едва помнил. А ведь недурное средство. Сразу успокоится, перестанет доказывать, какой крутой. А живут кастраты, говорят, дольше.
Впрочем, Лазер уже нашел другое решение.
– Поделился бы секретами, – снова закинул он удочку. – Ну хоть парочку? Тоже хочу быть сильным.
Ишь, будто стихи цитирует. А продолжение знает?
– Силу – тебе? – Я покачал головой. – Довольно и того, что ты мордуешь своих шлюшек.
– Так ведь мои же? – вывернулся поганец. – Имею право!
– Ты пакостишь, где только можно, – сказал я. – И где нельзя – тоже, ибо дурак. А потому регулярно ходишь с набитой мордой. Разве нет?
«Легко и сладостно говорить правду…» Наверняка Лазер при случае попомнит мне обиду, но не стеречься ж еще и этого слизняка?
– Работа такая, – хмуро поведал он. – Если б повезло, как другим, я бы тоже на собственной фазенде баклуши бил, а не шастал по улицам.
Я смотрел на гостя в задумчивости. А ведь Лазер не угомонится, пока не испоганит тем ребятам жизнь. Слишком она хороша, на его взгляд. А попадись в его ручонки одна из «телок»… Может, удавить гаденыша, чтоб не пахнул? Конечно, не здесь: все же гость… Нет, и на стороне нельзя – табу! Если стану нарушать собственные запреты… Куда это меня заведет?
А Лазер даже не заподозрил, что решалась его судьба, поскольку завел речь о другом:
– Слыхал, у тебя голышка мелькает. Фигуристая!..
– И?..
– Ты ж не пользуешься. – Он снова облизнул губы и подмигнул, не без опаски. – Потешил бы гостя? Целыми ж днями, стервь, без дела шлындрает!
– По-твоему, тут бордель? – спросил я вкрадчиво. – Ты чем думаешь, а?
Действительно, кретин. За такое даже не бьют – убивают. И как еще не нарвался!.. А за мной, выходит, тоже приглядывают. Интересно, кто?
– Жалко тебе? – заныл Лазер больше по инерции. – Она ж бесхозная! Ни дома, грят, ни семьи.
Стало быть, вроде рабыни: никто не вступится. До законов сейчас как до неба, а потому хозяин – бог. И если нет собственных тормозов…
– Ты перепутал эпохи, – сказал я. – Тут даже не крепостное право. А моего гостеприимства хватает лишь, чтобы не вышвырнуть тебя в окно.
Кстати, лететь ему пришлось бы долго. А потом еще не один километр грести вдоль обрыва – не всякий сдюжит. Но это уж не моя вина.
Однако Лазер подозрительно хорошо осведомлен о моих повадках. А попросить лишний раз ему не в тягость, даже когда шансы близки к нулю.
– Чё-то не врубаюсь, – признался он. – От нее убудет, что ль?
Все ж несло от Лазера!.. По-моему, даже мысли его протухли.
– Ты по субботам моешься или еще чаще? – спросил я. – О дезодорантах-то хоть слыхал? Она ж в этом такая привереда! Не ровен час и стошнить может.
На сей раз Лазер обиделся: не на меня ведь, другое дело. Разом помрачнел, точно грозовая туча перед дождем. И чем разразится?
– Одна курва тож из себя строила, – скосив рот набок, прогундел он. – Так ее, вишь, водярой умыли – царской. Теперь больше раза никто не глянет, и то, грят, много!
Еще промах. Кто же, пребывая в гостях, посягает на хозяйское добро?
А тот случай я помнил: жуткое дело. Была б уверенность, что это работа Лазера, сделал бы для него исключение и даже шанса бы не оставил. То есть в море бы он попал, но вот плыть смог бы разве что вниз, как топор.
– Это ты мне говоришь? – спросил я, точно завзятый гангстер.
Фраза ли подействовала, интонация ли, но Лазер тотчас втянул голову в плечи, забегал глазками по сторонам. А я уже выбирался из-за стола, распрямляясь во весь рост.
– Ну чё ты, чё ты? – заскулил Лазер, вжимаясь в кресло. – Не понял что ль: шутка это!.. Разве ж не знаю я, кто в доме хозяин? Все путём, расслабься! Что твое – свято. Кто ж спорит?
Со страху или случайно, но гаденыш нашел слова, позволявшие выйти из ситуации без потерь. Покачавшись, будто в раздумье, я опустился обратно.
Лазер выдохнул с облегчением, но тут глянул мимо меня, и на его лице вновь проступил страх. И было от чего: в гостиную вступал Хан, помесь ирландского волкодава и кавказца (овчарки, разумеется), «с загадочной и дикою душой». Размерами пес превзошел гигантов-родителей и, как положено полукровке, был поумней любого аристократа. К тому ж я поднимал Хана по особым методикам, способным даже из недомерка сотворить исполина. А затем не столько дрессировал, сколько тренировал, наращивая на громадный костяк пласты массивных мышц, совершенствуя врожденные рефлексы и формируя новые, удивительные в нормальном звере. Пожалуй, Хан вырос слишком смекалистым для собаки. Это не сделало его менее преданным, но перевело скорее в разряд друга, нежели слуги, – слишком он стал самостоятельным. И сейчас Хан глядел на чужака пристально, точно на будущую добычу. Даже не стал подходить, чтобы обнюхать, – издалека все учуял, распознал.
– Чё это он? – шепотом спросил Лазер. – Смотрит!..
Разглядев гостя в подробностях, Хан перевел взор на меня.
– За ошейником пришел? – спросил я. – Ну, неси.
Как и я, пес не терпел на себе лишнего. Но при посторонних скандалить не стал, покладисто сгонял за удавкой, изображая из себя вышколенную собачку. Ошейник я у Хана принял, однако надевать на него не стал, небрежно бросил рядом с трюфельной коробкой.
– Потом, – сказал псу. – Гуляй!
