— Образец для подражания? Ты имеешь в виду вешалку для одежды? — отбрила О'Кейси. Это был старый и уже поднадоевший им спор, в котором слуга, похоже, выигрывал. — Так вешалка из него уже получилась, и великолепная!
Мацуги взглянул в глаза Элеоноре, как бесстрашный мышонок, сцепившийся с кошкой.
— В отличие от некоторых людей, — фыркнув, Мацуги смерил взглядом простенький костюм Элеоноры, — его высочество умеет ценить красоту. И его высочество представляет собой нечто большее, чем вешалка. Пока вы этого не уясните, вы будете получать ровно то, чего ждете.
Он пронзительно глядел на нее еще несколько мгновений, затем нажал локтем дверную ручку и вошел в каюту.
Роджер с закрытыми глазами лежал на кровати в своей крошечной каюте, старательно изображая опасное спокойствие.
«Мне двадцать два года, — думал он. — Я принц Империи. И я не стану плакать только потому, что мамочка вывела меня из себя...»
Он услышал, как с шумом открылась и снова захлопнулась дверь, и сразу понял, кто вошел. Запах одеколона Мацуги моментально распространился по всей каюте.
— Добрый вечер, Костас, — радушно приветствовал принц вошедшего.
Уже само появление камердинера подействовало на него успокаивающе. Независимый от чужих мнений, Костас всегда понимал, чего стоит его принц на самом деле. Если Роджер вел себя недостойно, Костас давал это понять, но во всех остальных случаях камердинер поддерживал его, невзирая на любое давление.
— Добрый вечер, ваше высочество, — сказал Костас, уже успевший разложить легкий домашний костюм, напоминающий спортивный ги. — Не желаете ли помыть голову сегодня вечером?
— Нет, благодарю, — сказал принц с безотчетной учтивостью. — Я полагаю, ты уже слышал — я сегодня не обедаю со всеми.
— Да, я знаю, ваше высочество, — ответил лакей, а Роджер перекатился по кровати, сел и с кислой миной оглядел помещение. — Жаль, конечно. Я приготовил прекрасный костюм. Цвет охры прекрасно оттенил бы ваши волосы.
Принц еле заметно улыбнулся:
— Неплохо придумано, Кос, но — нет. Я слишком устал, чтобы быть вежливым за столом. — Роджер выразительно прижал ладони к вискам. — Я все могу понять: Левиафан — ладно, праздник Вытаскивания Сетей — ладно, гремучее масло и все такое прочее... Но почему — почему, ради всего святого! — ее величество матушка решила запихнуть меня в эту богом проклятую каботажную посудину?
— Это не каботажная посудина, ваше высочество, и вам это хорошо известно. Нам требуется очень много места для размещения телохранителей. Если бы мы отказались от этого транспорта, альтернативой был бы только авианосец. Пожалуй, это несколько чересчур, не находите? Правда, я согласен, наш корабль несколько... поистрепан.
— Поистрепан! — Принц издал ожесточенный смешок. — Теперь это так называется? Я поражаюсь, как эта развалина вообще держит атмосферу. Она такая древняя, что пари держу: у нее корпус весь в сварных швах! И, кстати, не удивлюсь, если корабль работает на двигателе внутреннего сгорания. Или вообще на паровом! Вот Джон наверняка получил бы авианосец. Даже Алике дали бы авианосец! Но только не Роджеру! Только не крошке Роджу!
Мацуги закончил раскладывать многочисленные предметы одежды, еле-еле разместив их в крохотном пространстве каюты, и с покорным видом отступил к стене.
— Должен ли я доставить ванну для вашего высочества? — спросил он многозначительно.
Роджер, уловив упрек в его голосе, стиснул зубы.
— Хочешь сказать, я должен перестать скулить и взять себя в руки?
Камердинер только слабо улыбнулся в ответ. Роджер покачал головой.
— Я слишком раздражен, Кос. — Он оглядел свою каюту площадью в три квадратных метра и снова тряхнул головой. — Мне необходимо место для работы. Найдется на этой посудине уголок, где я смог бы в тишине собраться с мыслями?
— К казармам примыкает спортивная площадка, ваше высочество, — подсказал слуга.
— Я же сказал «в тишине», — сухо произнес Роджер.
Он предпочитал держаться подальше от военных, заполонивших корабль. Больше того, он не желал принимать участия в жизни Бронзового батальона, хотя и числился офицером на действительной службе. Четыре года пребывания в академии помнились принцу главным образом презрительными взглядами и насмешками за спиной. Терпеть то же самое от собственных телохранителей — это уже перебор.
— Сейчас почти все на обеде, ваше высочество, — напомнил Мацуги. — Вы сможете позаниматься, и вас никто не побеспокоит.
Хорошенько размяться... как это соблазнительно! Роджер, помедлив, решительно кивнул:
— Да, Мацуги. Так и сделаем.
Когда с десертом было покончено, капитан Красницкий многозначительно посмотрел на мичмана Гуа. Молодая женщина с кожей цвета красного дерева, покраснев еще гуще, поспешно встала из-за стола и подняла бокал вина.
— Леди и джентльмены, — стараясь говорить четко, произнесла она. — Здоровье ее величества императрицы! Долгих лет царствования!
Все хором подхватили здравицу, после чего командир корабля откашлялся.
— Мне очень жаль, что его высочество нездоров, — улыбнулся он капитану Панэ. — Можем мы чем-то помочь? Сила тяжести, температура, атмосферное давление в его каюте соответствуют земным стандартам — насколько это по силам нашему главному инженеру.
Поставив на стол почти нетронутый бокал вина, Панэ вежливо поклонился:
— Я уверен, его высочество поправится.
Он мог бы сказать много чего еще, но благоразумно сдержался. В случае успешного выполнения задания капитану Панэ предстояло занять командный пост на очень похожем кораблике. Только побольше. Намного больше. Как и все офицеры Императорского особого полка, Панэ подчинялся общепринятым правилам продвижения по службе. В результате плановой ротации кадров он должен был стать командиром батальона 502-го тяжелого штурмового полка. Поскольку 502-й был основным наземным боевым подразделением Седьмого флота и без него не обходилась ни одна заварушка с пречистыми отцами, то капитану, естественно, предстояло участвовать в регулярных боевых операциях. А это замечательно. В принципе, войну он не любил, и все же только битва, с ее азартом и накалом страстей, служившая лучшей «проверкой на вшивость», определяла, достоин ты носить гордое звание морского пехотинца или нет. И потом, приятно снова впрячься в нормальную работу.
Для офицера, оттрубившего на службе более пятидесяти лет, командная должность в Императорском особом и тяжелом штурмовом была пределом мечтаний. Все остальные варианты считались понижением. После перевода оставалось только дождаться отставки — или, наоборот, производства в полковники, а затем в бригадные генералы. Фактически последнее означало работу с бумажками: Империя не выводила войска на поля крупных сражений уже два столетия. Грустно думать, что свет в конце туннеля уже виден — и это прожектор локомотива...
