Вы, уважаемые читатели, наверняка заметили самое бросающееся в глаза исправление, из сделанных мною. Переводчики этой замечательной серии переименовали главную героиню в Викторию, а я «вернул» ей собственное имя: Хонор. Проблема в том, что, в отличие от Веры, Надежды и Любви, нет русского имени Честь.[1] Хонор превратили в Викторию явно под воздействием первой книги («Космическая станция Василиск»). Да, вполне подходящее имя для той, кто способна буквально вырвать победу. Однако, во-первых, ее боевой путь (как вы безусловно узнаете впоследствии) – не есть цепочка блестящих побед. Будет разное, в том числе и плен. Единственное, что ей никогда не изменит – это Честь . И, во-вторых, большая часть книг серии имеет в названии игру слов, которую, к сожалению, невозможно адекватно передать по-русски и в которой обыгрывается значение имени Хонор. В данном случае читателю следует знать, что в английском языке «поле чести» (field of honor) – эвфемизм обозначающий место, где проводится дуэль.
Д.Г.
Пролог
Поганая штука, если политическим соображениям позволяют влиять на планирование операций.
Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель, 160 г. до Расселения (1943 г. от Р.X.)
В огромном, тускло освещенном помещении было очень тихо. Главный лекционный зал Высших Тактических Курсов мог похвастаться второй по величине голографической сферой во всем Королевском Флоте Мантикоры, и при полной занятости расположенных амфитеатром сидений в зале могло бы собраться более двух тысяч наблюдателей. Однако сейчас здесь находилось всего тридцать семь человек во главе с адмиралом Пятым Космос-лордом сэром Люсьеном Кортесом и вице-адмиралом достопочтенной Элис Кордвайнер, генеральным прокурором КФМ.
Голограмма, на которую взирали сейчас собравшиеся, изображала рослую женщину с волевым лицом. Она спокойно сидела в кресле, сложив руки на столе, рядом лежал белый форменный берет капитана звездного корабля. На петлицах ее черного мундира поблескивали золотые планеты – знак капитана первого ранга. Направленный в камеру высокого разрешения взгляд не выражал решительно никаких чувств.
– Итак, капитан Харрингтон, что именно произошло после последнего изменения курса оперативной группой?
Голос прозвучал сбоку, а появившаяся в голографическом контуре кроваво-красная надпись позволила идентифицировать задавшего вопрос как коммодора Винсента Капра, главу следственной коллегии, рекомендации которой и послужили причиной собрания в демонстрационном зале.
– Противник тоже изменил курс и пустился за нами в погоню, – невозмутимо ответила капитан Харрингтон мягким сопрано, контрастировавшим с ее суровым обличьем.
– Какова была тактическая обстановка? – продолжал спрашивать Капра.
– Оперативная группа находилась под сильным огнем, сэр,– столь же бесстрастно отозвалась женщина.– Я полагаю, что «Цирцея» была уничтожена почти в тот момент, когда мы изменили курс, а «Агамемнон» – примерно пять минут спустя. Кроме того, некоторые наши тактические единицы получили повреждения и понесли потери в личном составе.
– Капитан, вы назвали бы сложившуюся обстановку критической?
– Сэр, я назвала бы ее… сложной,– ответила Харрингтон после недолгого раздумья.
Воцарилось молчание. Похоже, невидимый дознаватель, словно ощущая нечто, сокрытое за отстраненной невозмутимостью Харрингтон, ждал от нее продолжения, но такового не последовало. Вздохнув, коммодор Капра заговорил сам:
– Прекрасно, капитан Харрингтон. Обстановка была «сложной», противник изменил курс, чтобы пуститься за вами в погоню, и «Агамемнон» был уничтожен. Имелась ли у вас связь с флагманским мостиком «Ники» и адмиралом Сарновым?
– Да, сэр.
– Значит, именно в это время он приказал оперативной группе рассеяться?
– Полагаю, сэр, таково было его намерение. Он начал отдавать приказ, но прежде, чем приказ мог быть верно понят и принят к исполнению, возникли препятствия.
– Что ему помешало, капитан?
– Донесение, полученное от нашей сенсорной сети, сэр. Наши платформы отметили приближение дредноутов адмирала Данислава.
– Понятно. А отдал ли после этого адмирал Сарнов приказ не рассредоточиваться?
– Никак нет, сэр. Он был ранен, прежде чем успел приказать что бы то ни было, – звучало все то же бесстрастное сопрано.
– Как он был ранен, капитан? При каких обстоятельствах?
В голосе дознавателя послышался намек на досаду, раздражение, вызванное прямо-таки клиническим профессионализмом Харрингтон.
– Неприятель несколько раз накрыл «Нику» своим огнем, сэр. Одно из попаданий вывело из строя первый шлюпочный отсек, командный пункт и флагманский мостик. Несколько штабных офицеров было убито, а сам адмирал получил серьезное ранение.
– Он потерял сознание?
– Так точно, сэр.
– И вы передали управление оперативной группой следующему старшему офицеру?
– Никак нет, сэр.
– То есть вы сохранили командование за собой? – Харрингтон молча кивнула. – – Почему, капитан?
– Как мне показалось, сэр, оперативная обстановка была слишком серьезной, чтобы усложнять ее еще и путаницей в порядке подчинения. Я располагала сведениями о прибытии адмирала Данислава, каковых у капитана Рубинштейна, следующего по старшинству офицера, могло и не быть. А счет шел на секунды.
– Стало быть, вы приняли на себя командование всем оперативным соединением от имени адмирала Сарнова? – резко, подчеркивая суть, спросил Капра.
Харрингтон снова кивнула.
– Так точно, сэр, – сказала она со спокойствием не подходящим для признания в нарушении по меньшей мере пяти пунктов Боевого Устава.
– Почему, капитан? – гнул свое дознаватель. – Какие особенности ситуации делали ее, по вашему мнению, настолько критической, что это оправдывало подобные действия?
– Сэр, мы приближались к намеченной точке рассредоточения. Прибытие адмирала Данислава предоставило нам возможность вывести противника в положение, при котором он не смог бы избежать перехвата, но лишь при одном условии. Нам следовало сохранять строй, чтобы предложить неприятелю цель, достойную преследования. Зная об ущербе, нанесенном компьютерному оборудованию капитана Рубинштейна, я рассудила, что слишком рискованно предпринимать планировавшееся ранее рассредоточение до того, как капитан Рубинштейн будет располагать всей полнотой оперативной информации, и приняла командование.
– Понятно…
Воцарившееся молчание, на сей раз долгое, нарушалось лишь доносившимся со стороны боковой камеры шорохом перебираемых бумаг. Потом Капра заговорил снова:
