— Ваш конюх? И это ваши кошки?
Остин медленно поднялся, проклиная себя за неосторожность. По-видимому, приятная интерлюдия подошла к концу.
— Да, эти кошки мои.
Она широко раскрыла глаза:
— О Боже! Значит, это ваш дом?
Остин бросил быстрый взгляд на здание, видневшееся вдали. Там он жил, но уже больше года не чувствовал себя в нем дома.
— Да, Брэдфорд-Холл принадлежит мне.
— Значит, вы должны быть… — Она присела перед ним в неуклюжем реверансе. — Простите меня, ваша светлость. Я не поняла, кто вы. Вы, наверное, сочли меня ужасно бестактной.
Он смотрел, как она выпрямилась, ожидая увидеть, что ее глаза оценивающе прищурятся, алчно вспыхнут, заблестят от предвкушения того, как она сможет воспользоваться неожиданной встречей с самым завидным холостяком Англии.
Но ничего подобного он не увидел.
Наоборот, Элизабет казалась искренне расстроенной. И торопилась уйти от него.
Чрезвычайно интересно.
— Я так сожалею, что сказала, будто мне не нравится ваш бал, — произнесла она, неловко попятившись. — Это восхитительный бал. Восхитительный. Угощение, музыка, гости, все так…
— Восхитительно? — подсказал Остин.
Она кивнула и отступила еще на несколько шагов.
Он не сводил глаз с лица Элизабет. В ее выразительных глазах боролись разные чувства: смущение, испуг, удивление, но не было и намека на жеманство или расчетливость. И он не заметил, чтобы на нее произвел особое впечатление его высокий титул. Но больше всего его поразило отсутствие еще кое-чего.
Девушка не кокетничала с ним.
Она не кокетничала и раньше — до того как узнала, кто он. Но сейчас…
Невероятно интересно.
— Спасибо, что проводили меня, ваша светлость. Думаю, мне следует вернуться в дом. — Она снова отступила на несколько шагов.
— А что делать с вашим платьем, мисс Мэтьюз? Даже выскочка из колоний не осмелится войти в бальный зал в таком виде.
Остановившись, она оглядела себя.
— Полагаю, не стоит и надеяться, что никто не заметит.
— Совершенно не стоит. Вы с вашей тетушкой остаетесь ночевать?
— Да. Признаюсь, мы пробудем в Брэдфорд-Холле несколько недель как гости вдовствующей герцогини… — Догадка блеснула в ее глазах. — Вашей матушки.
— Действительно, она моя мать. — На секунду у Остина мелькнула мысль, что его мать пригласила их в надежде сосватать его, но он тут же отмахнулся от нее. Он не мог представить, чтобы его строгая в соблюдении всех условностей мать сочла американку подходящей женой для герцога. Нет, ему было слишком хорошо известно, что она отобрала на эту роль нескольких молодых женщин с безупречной британской родословной. — Коль скоро вы здесь гостите, думаю, я сумею решить вашу проблему. Я покажу вам боковой вход, ведущий к гостевым комнатам, которым редко пользуются.
Нельзя было не заметить выражения благодарности в ее глазах.
— Это, безусловно, избавит меня от маячащего на горизонте скандала.
— Так пойдемте.
По дороге к дому Элизабет обратилась к нему:
— Мне крайне неудобно злоупотреблять вашей добротой, ваша светлость, но не могли бы вы, когда вернетесь в зал, передать мои извинения моей тетушке?
— Конечно.
Она прокашлялась.
— А каким предлогом вы воспользуетесь?
— Предлогом? О, я предполагаю сообщить, что вы страдаете от приступа меланхолии.
— Меланхолии? — возмутилась она. — Глупости! Я бы никогда не пала жертвой такого пустяка. Кроме того, тетя Джоанна не поверит. Вы должны придумать что-нибудь другое.
— Ладно. Как насчет головной боли?
— Никогда у меня ее не было.
— Расстройство пищеварения?
— Мой желудок никогда меня не беспокоил.
Остину захотелось воздеть глаза к небу.
— Вы когда-нибудь чем-нибудь болели?
Она покачала головой:
— Вы все время забываете, что я…
— Очень крепкая. Да, я начинаю в этом убеждаться. Но боюсь, любой другой предлог, такой как лихорадка, слишком взволнует вашу тетушку.
— Гм… Думаю, вы правы. Я бы не хотела пугать ее. В самом деле, головная боль недалека от истины. От одной только мысли, что надо возвращаться на бал, у меня начинает стучать в висках. Очень хорошо, — сказала она кивнув. — Можете сказать, что я поддалась головной боли.
Остин усмехнулся:
— Благодарю вас.
Она ответила ему улыбкой.
— Пожалуйста.
Через несколько минут они подошли к дому, и Остин в темноте провел ее к боковой двери, почти целиком скрытой плющом. Он нащупал ручку и открыл дверь.
— Вот вы и пришли. Комнаты гостей наверху. Осторожнее на ступеньках.
— Хорошо. Еще раз спасибо за вашу доброту.
— Рад был помочь.
В тусклом свете Остин разглядывал ее лицо. Даже растрепанная, Элизабет оставалась очень милой. И забавной. Он не помнил, когда в последний раз чувствовал себя так легко. Возвращение домой сулило ему насущные заботы, и он не мог устоять перед желанием продлить эту приятную передышку хотя бы еще на несколько минут. Он осторожно взял ее руку и поднес к губам. Рука была мягкой и теплой, а пальцы — длинными и тонкими. Остин снова ощутил запах сирени.
Их взгляды встретились, и у него перехватило дыхание. Черт побери, она выглядела такой обольстительно растрепанной, словно ее волосы и одежду привели в беспорядок мужские руки! Он перевел взгляд на ее губы — пухлые, невероятно соблазнительные губы — и подумал, какой же у них вкус. Остин представил себе, как, наклонившись, он касается губами ее губ и раз, и два, целует их, проникая языком в приятную теплоту ее рта. Восхитительно, как…
— О Боже!
Пальцы Элизабет сжали его руку, и она широко раскрытыми глазами посмотрела на него. Ее взгляд на несколько секунд задержался на его губах. Затем она отвернулась, явно взволнованная. Теплая волна пробежала по его телу. Он с удивлением отметил, что мог бы поклясться, что она читает его мысли.
Остин уже собирался отпустить ее руку, когда она тихонько ахнула. Он посмотрел ей в глаза и заметил, что она побледнела. Он попытался освободить свою руку, но Элизабет еще крепче сжала ее.
— В чем дело? — спросил он, испуганный ее бледностью и обеспокоенный пристальным взглядом. — У вас такой вид, словно вы увидели призрак.
— Уильям.
Остин замер.
— Простите?
Она лихорадочно пыталась заглянуть ему в глаза.
— Вы знаете кого-либо по имени Уильям? — Каждый мускул его тела напрягся. — Какую игру вы затеяли?
