Мелиссе хотелось хохотать до колик в животе. Почему же онадо сих пор не понимала, как все это смешно? Почему никто не сказал ей об этом?Оказывается, школа — это вовсе не пытка огнем, не ужас, который приходитсятерпеть каждый день. Это просто одна большая хохма. Главное — дать выход смеху.
Мелисса без труда различала в мешанине мыслей толпы разумыдругих полуночников — чистые и громкие ноты поверх «белого шума». Троица сиделавместе, устроившись как можно дальше от Мелиссы. Особенно резко она ощущалаполные ледяной ненависти взгляды Десс, которые та порой бросала на нее из-подтемных очков. Десс все еще злилась на нее за то, что произошло десять днейназад.
Мелисса и сама переживала из-за этого: уж кому, как не ей,знать, насколько это мерзко, когда в твоей голове хозяйничают без спросу. Но унее не было выбора. Если бы она не заглянула в мысли Десс и не выведала еетайны, Рекс был бы теперь законченным темняком, а не…
А не тем, кто он есть.
Джонатан и Джессика сидели рядом, держась за руки иотгородившись от всех на свете невидимой стеной. Конечно, порой ониоборачивались к Десс и говорили ей что-то — словно кость с барского столабросали, — но они были отдельно, а Десс — отдельно. Джессикаприсутствовала, когда Мелисса вломилась в мысли Десс, и теперь сгорала со стыдане меньше, чем если бы сама такое сотворила. В ее мыслях то и делопроскальзывало тошнотворное чувство вины: «Если б я остановила Мелиссу… Если бя только…» и так далее.
Но все самобичевание Джессики было сущей ерундой посравнению с тем, что творилось на душе Джонатана. С тех самых пор, как онприкоснулся к Мелиссе и почувствовал, каково это — быть ею, из него так исочилась мерзкая жижа жалости.
Ха, теперь все его вонючее сострадание тоже не вызывалоничего, кроме улыбки. Потому что быть Мелиссой больше не означало сплошнойкошмар. Теперь она чувствовала себя замечательно.
— Чмошники, — прошептала Мелисса и позволила себеснова всплыть на поверхность бурлящих мыслей толпы.
Красавчик — так Мелисса с детства звала Рекса — появилсяминут через пятнадцать. За входом присматривал один из учителей, но Рекс безтруда проскользнул незамеченным.
Мелисса уловила его присутствие сквозь хаотичное бурлениесборища. В голове у него опять царил сумбур, но она слышала его совершенноотчетливо, даже лучше, чем других полуночников, как будто на отдельной волне.Мелисса мгновенно поняла, что в пустых коридорах школы с ним случилось нечтонеожиданное. Его разум светился и звучал пронзительно, как сразу после поцелуя.
Впрочем, произошедшее одновременно воодушевило и расстроилоего. Он настороженно оглядел толпу и успокоился лишь после того, как обнаружил,что Мелисса заняла им места поближе к выходу. Он направился к ней мягкими,легкими шагами, грациозный, как кот, гуляющий по крыше.
Мелисса улыбнулась. Эта перемена в Рексе ей страшнонравилась, и она не упускала случая полюбоваться на его новообретенную хищнуюграцию.
— Нашел, что искал? — спросила она, когда Рекс селрядом с ней.
— Черт, учебник! — Он хлопнул себя ладонью полбу. — Напрочь забыл. Я там влип слегка.
— Да я уже поняла. — Она теперь ощущала это болееотчетливо: сквозь возбуждение Рекса просачивался вкус темняка: лимоннаякислятина мыслей молодого охотника, приправленная запахом жертвы. Мелисса ужене впервые улавливала это в Красавчике. — Ты… гм, надеюсь, ты никого несъел?
— Пока нет. Но был весьма близок к этому. — Он протянулк ней руку ладонью вверх. — Хочешь поглядеть? — Его глаза сверкали.
— Конечно, Красавчик. — Мелисса улыбнулась иположила свою руку на его ладонь.
Вкус темняка усилился, пронзив ее кислотой и электричеством,как будто она поцеловала старый автомобильный аккумулятор, еще сохранившийчасть заряда. Резкий, ядовитый, он заглушил все пресные оттенки собрания.
Мелисса почувствовала новую уверенность Рекса, уверенностьхищника, и его беспокойство из-за того, что темняк мог захватить контроль надним, и угасающий гул его дикого преображения. Мелисса поняла, что Рексу кто-тоугрожал, что кто-то был настолько тупым и наглым, чтобы… Вот ведь мелкиймерзавец!
И было там что-то еще… неожиданный рой воспоминаний наповерхности бурлящих мыслей Рекса. Там уже не было вкуса темняка, это былонечто пугающее, но человеческое.
Мелисса отдернула руку и уставилась на линии на собственнойладони, озадаченная странными образами: гремучая змея, разрубленная пополамчьим-то отцом на заднем дворе, ядовитые зубы крепко сжаты в смертельной агонии.Половинки змеи еще добрых полчаса извиваются по обе стороны лопаты, как будтопытаясь воссоединиться и отомстить.
Мелисса моргнула.
— Кто-то боится змей?
— Тимми Хадсон. — Рекс улыбнулся,продемонстрировав избыток зубов. — Очень боится.
Она тряхнула головой.
— Что за черт?
Рекс невидящими глазами уставился на шаткую акробатическуюпирамиду, построенную болельщицами. Его мысли были заняты летописямиполуночников и древней памятью темняков, обретенной им против воли.
— Ты ведь знаешь… ну, как некоторые темняки используютпротив нас образы из наших кошмарных снов?
— Конечно, я знаю, Рекс. — Каждую ночь Мелиссачувствовала вкус этих древних тварей, живущих в пустыне. И своими глазамивидела, как они меняют форму, превращаясь в червей, пауков, слизней и прочуюгадость. — Именно поэтому они постоянно напускают на тебя тарантулов.
— Да, тарантулы… — Рекс задумчиво кивнул. —Так вот, Тимми Хадсон прикопался ко мне в коридоре. А он, как выяснилось,боится змей. Еще с раннего детства — его отец как-то раз убил гремучку и привелТимми посмотреть. Поэтому я стал… немножко змеем.
Он посмотрел на Мелиссу и на мгновение высунул кончик языка.А потом улыбнулся.
Мелисса заметила, что его нижняя губа треснула, на подбородкезасохла размазанная капелька крови. Она протянула руку и коснулась лица Рекса,ощутив угасающее напряжение в мускулах нижней челюсти.
— Ладно, Красавчик. Но как ты это узнал? Насчет Тимми?Вы с ним никогда не были друзьями, чтобы доверять друг другу тайны.
Рекс покачал головой.
— Я просто знал.
— Но как, Рекс? Из нас двоих телепат — я, не забыл? Таккаким образом ты умудрился заглянуть в чужой кошмар?
Он снова отвернулся и стал смотреть на футболистов невидящимвзглядом. От него исходила спокойная уверенность в себе, такая мощная, какойМелисса в нем никогда не ощущала, по крайней мере вне тайного часа. Но эта егосила была приправлена горькой дрожью сомнения, горше, чем осадок чая Мадлен.Мелиссе вспомнился один молодой водитель-дальнобойщик, мысли которого онаоднажды почуяла, — парень впервые в жизни ехал на восемнадцатиколесноммонстре, один, без напарника; он был опьянен мощью машины, но при этом отчаяннобоялся, как бы эта громадина не слетела с дороги.
