Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
— Ты необъятная девочка, — сказал он в начале, когда они встретились в баре «У Уайтлока».
— Ага, — ответила она. — Хочешь объять? — Скажем прямо, дальше было только хуже.
Она нырнула в «Супераптеку» за эдвилом от завтрашней головной боли после «Бекса». Девушка за прилавком на нее и не взглянула. Обслужила с гримасой[20]. Украсть из «Супераптеки» — раз плюнуть, куча полезных мелочей, можно кинуть в сумку или в карман — губная помада, зубная паста, шампунь, «тампакс», — неловко даже упрекать людей в том, что воруют: сами же, по сути, приглашаете. Трейси глянула на видеокамеры. Она знала, что в отделе «Уход за ногтями» — слепое пятно. Можно набрать добра на год маникюров, а никто и не догадается. Она осмотрительно прикрыла сумку рукой. В сумке два конверта с двадцатками — в общей сложности пять тысяч фунтов, — которые она только что сняла со счета в Йоркширском банке. Хотела бы она посмотреть на того, кто попробует их стырить, — она размажет его по стенке голыми руками. Что толку иметь вес, рассуждала Трейси, если им не пользоваться?
Деньги причитаются Янеку — он расширяет кухню в таунхаусе, который Трейси купила, продав родительское бунгало в Брэмли. Какое счастье, что они наконец умерли, с разницей в несколько недель, телом и рассудком давно прозевав срок годности. Оба дотянули до девяноста — Трейси уже заподозрила, что они пытаются ее пережить. Состязательный дух в них вообще был силен.
Янек приступал к работе в восемь утра, заканчивал в шесть, работал по субботам — поляк, что тут скажешь. На двадцать лет моложе Трейси и дюйма на три ниже, но стыдно признаться, до чего ее к нему тянет. Такой аккуратный, такой воспитанный. Каждое утро Трейси оставляла ему чай, кофе и тарелку печенья под пленкой. Когда возвращалась, все печенья были съедены. От этого казалось, что она желанна. С пятницы Трейси в отпуске на неделю, и Янек обещал, что к ее возвращению все будет закончено. Трейси не хотела, чтобы все было закончено, — нет, хотела, конечно, сил уже никаких нет, но не хотела, чтобы он закончил.
Может, он останется, если попросить отремонтировать ванную? Янек рвался домой. Сейчас все поляки разъезжались по домам. Кому охота жить в обанкротившейся стране? До падения Берлинской стены их было жалко, теперь завидки берут.
Все коллеги Трейси, мужчины и женщины, считали, что она лесба. Сейчас ей за пятьдесят, а в те времена, когда она, салага, поступила в полицию Западного Йоркшира, там выживали только парни. К несчастью, если убедить всех, что ты здравомыслящая сука, трудно потом показать, до чего мягкая и пушистая женщина прячется у тебя внутри. Да и зачем показывать-то?
К пенсии Трейси нарастила такой панцирь, что внутри почти не осталось места. Проституция, преступления на сексуальной почве, торговля людьми — жестокая правда отдела по наркотикам и тяжким преступлениям; она видела все это и многое другое. Если изо дня в день наблюдать человечество с его чернейшей стороны, всему пушистому и мягкому неизбежно настанет капут.
Трейси так давно работала, что во времена, когда Питер Сатклифф еще шастал по улицам Западного Йоркшира, уже была скромным патрульным. Она помнила страх — сама боялась. Компьютеров не было — расследования тонули в бумажных морях.
— Не было компьютеров? — спросил один молодой и нахальный коллега. — Ух ты, юрский период.
И он прав — она из другой эпохи. Надо было уйти раньше, но она держалась, не зная, чем заполнять долгие пустые дни. Поспать, поесть, защитить, повторить — такую жизнь она понимала. Все только и долдонили о тридцати годах — уходи, смени работу, наслаждайся пенсией. Работаешь дольше — слывешь болваном.
Трейси предпочла бы умереть на посту, но понимала, что пора уходить. Была детективом-суперинтендентом, стала «полицейским-пенсионером». Чистый Диккенс — ей бы теперь в работный дом, сидеть в углу, кутаясь в замурзанную шаль. Думала было пойти доброволицей в какую-нибудь организацию, что наводит порядок после катастроф и войн. В конце концов, она ведь только этим всю жизнь и занималась. В итоге пошла в «Меррион-центр».
На отходной попойке ей подарили ноутбук и купонов в салон красоты на две сотни фунтов — в спа «Водопад» в Бруэри-Уорф. Приятный сюрприз — ей даже польстило, что они считают, будто она ходит по салонам красоты. Ноутбук у нее уже был, и она знала, что подарок — один из бесплатных ноутов, которые раздавали в «Карфоун Уэрхаус», но ведь важно внимание.
«Новое начало», — сказала себе Трейси, возглавив охрану «Меррион-центра», пора меняться; она не просто сменила дом, но воском удалила усы, отрастила плавную прическу, накупила блузок с бантиками и перламутровыми пуговицами и туфель на низкой шпильке к неизменному черному костюму. Толку чуть, разумеется. Тут никакие купоны в салон красоты не помогут — люди по-прежнему считали ее старой лесбой и бой-бабой.
Трейси любила быть поближе к покупателям. Она шагала мимо «Моррисонза», мимо пустоты, где раньше был «Вулвортс», мимо «Паундстретчера» — таковы розничные предпочтения люмпен-пролетариата. Есть в этом бездушном месте хоть один счастливый человек? Может, Лесли, хотя она карт не раскрывает. У нее, как и у Янека, жизнь протекает не здесь. Хорошо, наверное, в Канаде. Или в Польше. Может, эмигрировать?
Тепло сегодня. Хорошо бы погода продержалась до конца отпуска. Неделя в коттедже, прелестные пейзажи. Трейси — член Национального треста. Вот что бывает, когда стареешь, а в жизни ничего путного, — вступаешь в Национальный трест или в «Английское наследие», в выходные бродишь по чужим садам и домам, скучаешь, глазея на руины, пытаешься вообразить, каковы они были прежде, — как в этих холодных каменных стенах стряпали, мочились, молились давно умершие монахи. И все время одна — ну еще бы. Пару лет назад Трейси вступила в «социальный клуб одиноких». Люди среднего возраста и класса, у которых нет друзей. Прогулки, уроки живописи, экскурсии в музеи — все очень степенно. Она надеялась, что, может, приятно будет по выходным выезжать куда-нибудь с другими людьми, но не сложилось. Все время только и думала, как бы от них сбежать.
Мир катится в тартарары, подпрыгивая на ухабах. «Часовая клиника», «Коста-кофе», «Хозтовары Уилкинсона», «Уомслиз», «Герберт Браун» («Одолжи и растранжирь», самое то для ростовщика, извечного друга низших слоев). Вот она, человеческая жизнь, — как на ладони. Великобритания — столица европейских магазинных воров, каждый год два миллиарда фунтов с лишним улетает на «естественную убыль» — нелепый термин, обозначающий натуральное воровство. И цифра удваивается, если прибавить стоимость всего, что тибрят сотрудники. Уму непостижимо.
Вы представьте, сколько голодных детей можно накормить и обучить на эти пропавшие деньги. Но это ведь не деньги, да? Не настоящие деньги. Нет больше настоящих денег — это продукт коллективной фантазии. А теперь давайте все похлопаем в ладоши и поверим… Разумеется, с пяти тысяч фунтов, что лежат у нее в сумке, налоговикам тоже ничего не перепадет, но скромное уклонение от налогов — право всякого гражданина, а вовсе не преступление. Преступления бывают разного сорта. Преступлений иного сорта Трейси навидалась, и все на «п» — педофилия, проституция, порнография. Торговля людьми. Купля-продажа — больше люди ничем и не занимаются. Можно купить женщин, детей — что угодно. Западная цивилизация неплохо тикала, а теперь выкупила себя подчистую до полного несуществования. Любая культура устарела от рождения, так? Ничто не вечно. Кроме, наверное, бриллиантов, если песня не врет[21]. И вероятно, тараканов. У Трейси никогда не было бриллиантов и, скорее всего, не будет. На материном обручальном кольце сапфиры, мать с ним не расставалась — кольцо ей надел отец Трейси, когда делал предложение, а снял гробовщик. Трейси отдала кольцо ювелиру на оценку — две тысячи фунтов, меньше, чем она надеялась. Попыталась натянуть кольцо на мизинец — не налезло. Валяется где-то в трюмо. Она купила в «Эйнслиз» пончик, запихала в сумку на потом.
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95
