– Потому что спонсором путешествия была испанская королева Изабелла.
Кимура понимающе закивал:
– И под этим соусом в тысяча девятьсот девяносто втором году, в пятисотлетие открытия Нового Света, Олимпиаду провели в Барселоне, да еще и всемирную выставку в Севилье. Так испанцы себе целых два важных мероприятия отхватили.
Рюмон стряхнул пепел с сигареты.
– Возможно, вы правы, ведь для испанцев пятисотлетие открытия Колумба – событие гораздо более важное, чем мы, японцы, можем себе представить. А вы собираетесь делать специальный выпуск по Испании?
– Да вообще-то надо будет. Нам тоже пора показать, что наш журнал не только голых баб может печатать.
Кимура вдруг понизил голос:
– Послушайте, я уже давно хотел вас кое о чем спросить. Вы ведь в испанских делах знаток, а? Спаниш флай – не знаете, что это за штука?
– Испанская муха. «Шпанская мушка».
Одна из разновидностей жуков, довольно распространенная на юге Европы, Рюмон слышал, что из порошка этих жуков приготовляли любовное снадобье под названием кантарис.
– И что же вы хотели бы знать?
– Да я разок попробовать думаю. Не знаете, случаем, как его достать?
Рюмон растер сигарету в бумажном блюдце.
– Способ только один – вооружиться мухобойкой и ехать в Испанию. Прошу прощения, меня ждут. – Рюмон кивнул и отошел от собеседника. Разговор с этим человеком всегда в конце концов сворачивал на эти темы.
Удостоверившись, что находится на достаточном расстоянии от Кимуры, Рюмон взял у боя бокал с вином. Он как раз отпил глоток, когда его поймала за локоть женщина средних лет. Лицо было знакомое, но ни фамилии, ни чем она занималась, вспомнить ему не удалось. Она носила очки с цепочкой и была сильно накрашена.
– Вы знаете, в последнее время в мире моды появились испанские дизайнеры и уже стали знаменитыми. Между прочим, вот это платье от Манюэля Пиньи. Вы о нем слышали?
Рюмон пожал плечами:
– К сожалению, нет.
– Тогда, может, знаете Сивиллу Солондо?
– Первый раз слышу. Я, наверно, знаю только Санчо Пансу.
Женщина усиленно заморгала глазами:
– Я о нем еще не слышала. Это, наверное, мадридский дизайнер или, может быть, барселонский?
– Не думаю. Я бы предположил, что ламанчский.
Женщина внезапно повернулась к нему спиной, будто потеряв интерес, и Рюмон, воспользовавшись моментом, поспешно ретировался в толпу.
Пройдя сквозь толчею, он добрался до края веранды.
Здесь, как и каждый год, посольский повар готовил в огромной металлической кастрюле паэлыо (так, как ее готовят в Валенсии, – рис, сваренный вместе с овощами, мясом и т. п.) и угощал гостей.
Рюмон взял бумажную тарелку и пристроился в конец очереди.
От вожделенной паэльи его отделяло уже совсем немного, когда кто-то толкнул его, и, качнувшись, Рюмон нечаянно задел рукой спину стоявшей перед ним женщины.
Услышав его поспешные извинения, женщина обернулась, и Рюмон увидел ее лицо.
Он замер, будто пораженный молнией, бумажная тарелка выпала из рук. Не в силах вымолвить ни слова, Рюмон не сводил глаз с ее лица.
Наконец, запинаясь, он проговорил:
– Ну и встреча. Каким ветром тебя сюда занесло?
Казалось, от волнения женщина тоже не сразу смогла собраться с мыслями, но вскоре торопливо ответила:
– Жду своей очереди, чтобы получить паэлью.
Рюмон криво усмехнулся. «Ну и дурацкий же я задал вопрос?», – подумал он.
Но ее ответ – как все-таки это было похоже на нее.
Взяв новую тарелку, Рюмон попытался совладать с собой.
– Давно не виделись.
Прошло ровно три года с тех пор, как он в последний раз встречался с Кабуки Тикако. Он и представить себе не мог, что столкнется с ней именно здесь.
Тикако склонила голову в деланном поклоне:
– Прости, что так долго не давала о себе знать.
– Да нет, скорее, это я виноват. А ты хорошо выглядишь.
– Спасибо. Да и ты совсем не изменился.
– Только вот животик начал обозначаться, да и волос поубавилось.
– Да что ты, ты же еще совсем молодой.
– Когда человеку тридцать три, про него трудно сказать, что он юн.
Тикако была на пять лет моложе, поэтому сейчас ей должно быть двадцать восемь. Одета она намного скромнее, чем раньше, волосы, прежде длинные, теперь оказались коротко подстрижены, так что был виден затылок. Именно поэтому Рюмон не узнал ее, хотя в очереди она стояла прямо перед ним.
Следом за Тикако Рюмон тоже протянул бумажную тарелку и получил свою порцию паэльи.
На него нахлынули воспоминания о том времени, когда они были вместе. Несколько раз они ходили в ресторан с испанской кухней, и именно паэлья была ее любимым блюдом.
Чтобы избежать толкотни, они спустились с террасы и вышли на лужайку. Во внутреннем дворике было немноголюдно – казалось, они очутились в каком-то другом мире.
Поставили тарелки на один из столиков.
Тикако заговорила первой:
– Ты здесь, чтобы собрать материал?
– Да нет. Просто мне каждый год приходит приглашение на этот праздник, и я, если ничем другим не занят, стараюсь не пропускать его. У нас в фирме по-испански мало кто говорит. Но я и представить себе не мог, что ты бываешь на подобных мероприятиях.
– Я, между прочим, по твоим стопам пошла.
Уже после того как у них завязался роман, Рюмон узнал, что Тикако окончила отделение иностранных языков того же университета, что и он, и при этом, как и он, учила испанский. Но из-за разницы в возрасте они, разумеется, были студентами в разное время.
Рюмон уже собрался приступить к паэлье, как вдруг понял, что аппетит у него совсем пропал. Ему захотелось вина, но бокал он недавно отдал слуге.
За неимением лучшего осталось только закурить.
– А ты зачем здесь?
Опустив глаза, Тикако взяла тарелку.
– Что-то вроде сбора материала. Я сейчас работаю как независимый журналист. Уже давно ушла из фирмы. Об этом ты, наверное, слышал.
Рюмон бросил взгляд на сигарету. Омерзительный вкус во рту. Ощущение, будто к языку прилипло что-то горькое.
– Что ты уволилась из фирмы – я знаю. Мне рассказывали. Но о том, что ты стала независимой журналисткой, я не знал.
Тикако вынула из паэльи ракушку.
– Мода, еда, кино, путешествия – я пишу на любую из этих тем, не берусь только за политику, экономику и искусство.
