— Отцы, кажется, все одинаковы. И у моего нрав не кроткий.Рука у него тяжелая, но меня он не трогает. Хотя на брань он, по правдесказать, не скупится. А как обходится с тобою твоя мать?
— Она добра, сэр, и никогда не причиняет мне ни огорчений,ни боли. И Нэн и Бэт так же добры, как она.
— Сколько им лет?
— Пятнадцать, с вашего позволения, сэр.
— Леди Елизавете, моей сестре, четырнадцать. Леди Джэн Грей,моя двоюродная сестра, мне ровесница; они обе миловидны и приветливы; но моядругая сестра, леди Мэри, у которой такое мрачное, хмурое лицо… Скажи, твоисестры запрещают служанкам смеяться, дабы те не запятнали свою душу грехом?
— Мои сестры? Вы полагаете, сэр, что у них есть служанки?
Минуту маленький принц смотрел на маленького нищего с важнойзадумчивостью, потом произнес:
— Как же, скажи на милость, могут они обойтись без служанок?Кто помогает им снимать на ночь одежду? Кто одевает их, когда они встаютпоутру?
— Никто, сэр. Вы хотите, чтобы на ночь они раздевались испали без одежды, как звери?
— Без одежды? Разве у них по одному только платью?
— Ах, ваша милость, да на что же им больше? Ведь не два же уних тела у каждой.
— Какая странная, причудливая мысль! Прости мне этот смех; яне думал обидеть тебя. У твоих добрых сестер, Нэн и Бэт, будет платьев и слугдостаточно, и очень скоро: об этом позаботится мой казначей. Нет, не благодарименя, это пустое. Ты хорошо говоришь, легко и красиво. Ты обучен наукам?
— Не знаю, как сказать, сэр. Добрый священник Эндрью измилости обучал меня по своим книгам.
— Ты знаешь латынь?
— Боюсь, что знания мои скудны, сэр.
— Выучись, милый, — это нелегко лишь на первых порах.Греческий труднее, но, кажется, ни латинский, ни греческий, ни другие языки нетрудны леди Елизавете и моей кузине. Послушал бы ты, как эти юные дамы говорятна чужих языках! Но расскажи мне о твоем Дворе Отбросов. Весело тебе тамживется?
— Поистине весело, с вашего разрешения, сэр, если, конечно,я сыт. Нам показывают Панча и Джуди,[7] а также обезьянок. О, какие этопотешные твари! У них такая пестрая одежда! Кроме того, нам дают представления:актеры играют, кричат, дерутся, а потом убивают друг друга и падают мертвыми.Так занятно смотреть, и стоит всего лишь фартинг; только иной раз очень ужтрудно добыть этот фартинг, смею доложить вашей милости.
— Рассказывай еще!
— Мы, мальчики во Дворе Отбросов, иногда сражаемся междусобою на палках, как подмастерья.
У принца сверкнули глаза.
— Ого! От этого и я бы не прочь. Рассказывай еще!
— Мы бегаем взапуски, сэр, кто кого перегонит.
— Мне пришлось бы по вкусу и это! Дальше!
— Летом, сэр, мы купаемся и плаваем в каналах, в реке,брызгаем друг в друга водой, хватаем друг друга за шею и заставляем нырять, икричим, и прыгаем, и…
— Я отдал бы все королевство моего отца, чтобы хоть однаждыпозабавиться так. Пожалуйста, рассказывай еще!
— Мы поем и пляшем вокруг майского шеста в Чипсайде; мызарываем друг друга в песок; мы делаем из грязи пироги… О, эта прекраснаягрязь! В целом мире ничто не доставляет нам больше приятностей. Мы прямо-такиваляемся в грязи, не в обиду будь вам сказано, сэр!
— Ни слова больше, прошу тебя! Это чудесно! Если бы я толькомог облечься в одежду, которая подобна твоей, походить босиком, всластьповаляться в грязи, хоть один единственный раз, но чтобы меня никто не бранил ине сдерживал, — я, кажется, с радостью отдал бы корону.
— А я… если бы я хоть раз мог одеться так, как вы, вашасветлость… только один единственный раз…
— О, вот чего тебе хочется? Что ж, будь по-твоему! Снимайлохмотья и надевай этот роскошный наряд. У нас будет недолгое счастье, но от этогооно не станет менее радостным! Позабавимся, покуда возможно, а потом опятьпереоденемся, прежде чем придут и помешают.
Не прошло и пяти минут, как маленький принц Уэльский облексяв тряпье Тома, а маленький принц Нищеты — в великолепное цветное королевскоеплатье. Оба подошли к большому зеркалу, и — о чудо! — им показалось, что онивовсе не менялись одеждой!
Они уставились друг на друга, потом поглядели в зеркало,потом опять друг на друга. Наконец удивленный принц сказал:
— Что ты об этом думаешь?
— Ах, ваша милость, не требуйте, чтобы я ответил на этотвопрос. В моем звании не подобает говорить о таких вещах.
— Тогда скажу об этом я. У тебя такие же волосы, такие жеглаза, такой же голос, такая же поступь, такой же рост, такая же осанка, такоеже лицо, как у меня. Если бы мы вышли нагишом, никто не мог бы сказать, кто изнас ты, а кто принц Уэльский. Теперь, когда на мне твоя одежда, мне кажется, яживее чувствую, что почувствовал ты, когда грубый солдат… Послушай, откуда утебя этот синяк на руке?
— Пустяки, государь! Ваша светлость знаете, что тотзлополучный часовой…
— Молчи! Он поступил постыдно и жестоко! — воскликнулмаленький принц, топнув босой ногой. — Если король… Не двигайся с места, пока яне вернусь! Таково мое приказание!
В один миг он схватил и спрятал какой-то предметгосударственной важности, лежавший на столе, и, выскочив за дверь, помчался вжалких лохмотьях по дворцовым покоям. Лицо у него разгорелось, глаза сверкали.Добежав до больших ворот, он вцепился в железные прутья и, дергая их, закричал:
— Открой! Отвори ворота!
Солдат, тот самый, что обидел Тома, немедленно исполнил этотребование; как только принц, задыхаясь от монаршего гнева, выбежал из высокихворот, солдат наградил его такой звонкой затрещиной, что он кубарем полетел надорогу.
— Вот тебе, нищенское отродье, за то, что мне из-за тебядосталось от его высочества! — сказал солдат.
Толпа заревела, захохотала. Принц выкарабкался из грязи игневно подскочил к часовому, крича:
— Я — принц Уэльский! Моя особа священна, и тебя повесят зато, что ты осмелился ко мне прикоснуться!
