— Займись, — коротко сказал Хальдерс. — Я еду в больницу. А кстати, как этот второй? Которого били?
— Жив…
Он забыл включить кондиционер и подъехал к больнице весь в поту. Ну и хрен с ним.
Анета Джанали сидела в постели, подпертая со всех сторон подушками. Глаза ее налились кровью. Лицо почти полностью закрывала повязка.
Рядом на тумбочке стояла большая пластмассовая кружка с согнутой пополам соломинкой. На каталке перед палатой он заметил десяток роз — сестра сказала, что не полагается вносить цветы в палату. Риск инфекции. Цветы уже слегка поникли. «Забыли воды налить, что ли… Это мог бы быть мой букет».
Он подвинул стул и сел.
— Мы их возьмем.
Она не пошевелилась. Потом закрыла глаза. Не уснула ли?
— Не успеешь прийти в себя, как мы их возьмем… Даже чернокожие не должны бояться вечером выйти на улицу.
Он внимательно изучил конструкцию из подушек на кровати. Не особенно удобно.
— Начинаешь думать, уж не лучше бы тебе остаться дома в Уагадугу. — Хальдерс повторил старую шутку, бывшую у них в ходу. Анета Джанали родилась в Восточном роддоме в Гетеборге.
— Уагадугу, — повторил он. Его успокаивало это словцо. Или, может быть, хотел немножко поднять ей настроение. Он помолчал. — Собственно, такой случай выпадает раз в сто лет. Я говорю о важных вещах, а ты меня не перебиваешь с надменным видом. Могу наконец и я вставить словцо. И я тебе объясню…
Анета Джанали открыла глаза и посмотрела на него. Он знал этот взгляд. У нее пострадала только нижняя часть головы, а верхняя, похоже, в целости и сохранности.
— Речь идет о самообладании, — сказал он. — Когда мы возьмем этих подонков, то, разумеется, не дадим волю чувствам… Полное самообладание. Но ведь полицейские тоже люди и имеют право на ошибку. Или пару ошибок…
Как же она пьет из этой чертовой кружки? В повязке даже дырки не видно. Для вида, что ли, они ее поставили… А может, все, что нужно, в капельнице? И сколько она здесь пролежит?
— Говорят, у Винтера крыша поехала, — решил он поделиться свежей сплетней. — Ходит в обрезанных джинсах и майке. Заглянул в отдел взять какие-то бумаги — недели две не брился, а не стригся, наверное, с весны. Волосы до плеч.
Анета опять прикрыла глаза.
— Не дождусь понедельника, когда все соберутся… только тебя не будет. Но я положу какую-нибудь дрянь на твой стул, и как будто ты с нами. — Увидев, что она не реагирует на шутку, он наклонился и тихо сказал: — Пожалуйста, выбирайся из этого поскорее, Анета. — Набрав в легкие полный медицинских ароматов воздух, он добавил: — Мне тебя очень не хватает.
Он встал, загремев стулом, и вышел из палаты. Странно, вода в вазе есть. Почему же завяли цветы?
Винтер не стал ждать до понедельника и прервал отпуск, как только позвонил Рингмар. Ничего сверхъестественного не случилось, но Эрик сразу вернулся к работе. Не из чувства долга, нет. Это было чисто эгоистическое решение. Возможно, даже терапевтическое.
— Пока ты не особенно здесь нужен, — сказал Рингмар.
— Мне уже хватает песка в сандалиях, — возразил Винтер.
Во второй половине дня он вошел в свой кабинет и открыл жалюзи. Потянул носом — пахло пылью. На письменном столе ни одной бумажки. Идеальный порядок… может, стоит поучиться у шефа — тот все бумаги складывает в ящики стола.
Стуре Биргерссон руководил следственным отделом и был настоящим виртуозом по части, как он это называл, «делегирования полномочий» своим заместителям. На практике это означало, что Эрик Винтер командовал тридцатью следователями в подотделе насильственных преступлений. Теперь они называются «подотделом», но характер деятельности ничуть не изменился. Убийства и вооруженные грабежи. Бывшие ассистенты стали инспекторами. «Наконец становишься кем-то», — прокомментировал это событие Хальдерс. Более солидное название вовсе не означало прибавки к зарплате. «Зато выходишь на главную улицу и чувствуешь себя инспектором».
— Закрой дверь, — сказал Эрик вошедшему Рингмару. — Так что ты говоришь?
Рингмар уселся на стул.
— Мы, конечно, следим за более или менее серьезными происшествиями, но тут дело не в местных.
— Вот как?
— И вообще… какая-то странная ситуация. Не знаю, насколько ты в курсе, но новости ты же смотришь… Может, жара так влияет.
— Демонстрации?
— Да… и не только это… В городе брожение, или не знаю как назвать… У нас дюжина драк между подростковыми бандами только за последнюю неделю. Неизвестно, сколько национальных групп в этом участвуют, но и шведы тоже. Прямо жутко делается. Что-то такое в воздухе… люди свирепеют, лезут в драки, угрожают друг другу. Но, как говорится, делаем все, что в наших силах. Может, затаились где-то несколько подонков и подливают масло в огонь?
Комиссар Бертиль Рингмар возглавлял в подотделе группу из десяти сотрудников. У них были информаторы в преступном мире. Перед группой стояла задача — выявлять возмутителей порядка и профессиональных преступников. Они должны всегда быть «на шаг впереди», как сказал Стуре Биргерссон на одном из бесконечных реорганизационных собраний.
— Анету знают в нашем районе, — заметил Рингмар. — Думаю, на нее не стали бы нападать просто так. Разве что защищаясь…
— А может, так и есть.
— Что — так и есть?
— Поскольку мы думаем, что они знают, что мы знаем, что они знают, что мы думаем, что они никогда на такое не пойдут, как раз это и случилось, — залпом выпалил Винтер.
Рингмар молчал, переваривая эту загадочную фразу.
— Или как?
— Да… классическая дилемма. Если я, конечно, понял тебя правильно.
— И ты опять на исходной позиции…
— Спасибо тебе.
Винтер уставился на сверкающую столешницу. Выглядела она так, словно хозяйственники, прослышав про его возвращение из отпуска, послали в кабинет целую бригаду уборщиц. Он посмотрел на свое отражение в полированном дереве, достал из нагрудного кармана сигариллу и закурил, выронив при этом горящую спичку. Спичка обожгла ему бедро — короткий щипок. Рингмар заметил, что Винтер в шортах, но не сказал ни слова. Сам он был в брюках хаки, купленных, похоже, на распродаже излишков британской колониальной армии.
— Если они местные, мы их найдем.
— Значит, ты веришь своим информаторам? Веришь в светлые силы?
— Я надеюсь, что светлые силы, скрывающиеся среди темных сил, помогут нам их обнаружить. Темные силы то есть.
— Более темные, — уточнил Винтер, — темнее, чем они сами.
— Приятельница Анеты говорит, что узнает этих троих. Если не всех, то одного точно.
— Были у них какие-то нацистские приметы? Фашистские символы?
