«У нас тоже есть Альпы».
Винтер перевернул открытку и долго изучал покрытую снегом вершину, у подножия которой прилепилась деревенька. Домам лет по пятьсот, не меньше.
Жара стиснула щеки горячими сухими лапами. Васаплац пронизана сверкающими стеклянными нитями. Несколько человек прячутся в тени на трамвайной остановке, на ярком солнце их силуэты кажутся черными. Он спустился в подвал за велосипедом и покатил по Васагатан, миновал Скансторгет. Рубашка промокла насквозь… Это почему-то приятно. Рюкзак мягко подталкивает в спину. Он изменил первоначальному намерению и продолжал крутить педали на юг, к Ашимсбадет. Остановился, выпил банку «Рамлесы» и покатил дальше, мимо поля для гольфа. Поставил велосипед, спустился к узкой полоске прибрежного песка, разделся и побежал к воде.
Потом лежал на солнце и читал газету, а когда стало жарко, опять пошел купаться. Это был настоящий отпуск. Именно то, чем он хотел бы заниматься все лето. Во второй половине дня Эрик с удовольствием отряхнул ступни от сухого горячего песка, сунул ноги в сандалии и покатил домой. Слева от него, не отставая, катилось закатное солнце, то и дело прячась за деревьями. Это было замечательное чувство. Хорошо бы его удержать. Мир прекрасен только в такие моменты.
2
Сразу после полуночи Анете Джанали сломали челюсть. Она шла по Эстра-Хамнгатан, вокруг было полно людей. Рабочее время давно кончилось, но это и не имело значения: инспекторы следственного отдела не носят полицейскую форму, даже на службе.
Они гуляли с подругой и услышали шум. На Чюркогатан дрались. Вернее, трое избивали одного. Тот уже лежал на земле, и они пинали его ногами. Анета Джанали крикнула и пошла в их сторону. Троица двинулась навстречу, и один без всякого предупреждения ударил ее кулаком в лицо. Она сначала ничего не почувствовала, но через секунду острая боль пронзила голову и шею. Она упала. Он выкрикнул что-то насчет цвета кожи и пнул ее. Анета Джанали была чернокожей, но впервые в жизни ее ударили именно из-за этого.
Сознания она не теряла. Попыталась сказать что-то подруге, но не смогла. «Лиз бледнее, чем обычно, — машинально отметила Анета Джанали. — Наверное, испугалась еще больше, чем я».
Праздник вокруг продолжался — народ переходил от одной пивной палатки к другой. На импровизированных сценах выступали артисты. Ночь была жаркой, город пропах барбекю, перегаром и человеческим потом. Все что-то кричали, перебивая друг друга, и в этой какофонии затерялся крик Лиз о помощи.
Праздничный Гетеборг. Они уже третий раз за вечер проходили мимо этого места. «Бог троицу любит», — смутно подумала Анета Джанали, чувствуя щекой грубую шероховатость асфальта. Голова болела уже не так сильно, но поднимать ее почему-то не хотелось. Она смотрела на ноги в сандалиях и башмаках, потом ее положили на носилки и отнесли в машину. Последнее, что она почувствовала перед тем, как потерять сознание, — кто-то осторожно потряс ее за плечо.
Фредрику Хальдерсу сообщили новость в полвосьмого утра, не успел он явиться на работу. Бритый наголо, суровый Хальдерс огрызался по любому поводу и собачился со всеми без исключения. Особенно с Анетой Джанали — в ход шел и ее пол, и происхождение, и цвет кожи… все, что угодно.
Его считали дураком, расистом, сексистом, но он не обращал внимания. После развода три года назад Хальдерс жил один и в свои сорок четыре года был обозлен на весь мир. Странный, вспыльчивый человек с массой нерешенных психологических проблем, но… Фредрик Хальдерс у психотерапевта? Ну нет, скорее он начнет дрочить публично, хотя давно уже чувствовал, что эти вспышки до добра не доведут. И сейчас, узнав о происшествии с Анетой, он буквально взорвался. Он раскрошит этих ублюдков, выродков, он… Сволочи, сволочи… СВОЛОЧИ! ОТМОРОЗКИ!
Он метался по комнате для совещаний, а Ларс Бергенхем, принесший новость, стоял и помалкивал.
— Никаких свидетелей? — громыхнул Хальдерс.
— Да, но…
— Где они?
— Ее подру…
— Сюда ее! Наплевать на нее, — решил он вдруг и направился к двери.
— Ты куда?
— А ты как думаешь?
— Она спит после наркоза. Ей прооперировали челюсть.
— Откуда знаешь?
— Только что говорил с Сальгренска.
— А почему мне не позвонили? Это опасные дела. Мало ли что может попасть в кровь! Столбняк и прочее… Ее надо положить в интенсивку!
«Тебе лучше знать, — флегматично подумал Бергенхем. — Врачи, естественно, ничего в своем деле не смыслят».
— Мы же всегда работаем парами… Ты ведь никогда не работал с Анетой?
— Даже если бы и работал… они этого не знали, — тихо сказал Бергенхем.
— Что? Кто они?
— Ладно, проехали…
— А где свидетельница? — Хальдерс, очевидно, забыл, что отменил ее допрос.
— Я как раз и пытаюсь сказать, что подруга Анеты приедет… — он посмотрел на часы, — минут через пятнадцать.
— Она там присутствовала?
— Да.
— И никого больше не было?
— Праздник… полно народу, и никто ничего не видел.
— О дьявольщина… Надо уезжать из этого города.
Бергенхем промолчал.
— А тебе нравится здесь? — Хальдерс сел, встал и опять сел.
Бергенхем задумался. Что на это ответишь? Фредрик закусил удила. Это было не ново, просто выглядело иначе. В его гневе было нечто праведное, что-то его на этот раз по-настоящему задело — во всяком случае, вышло за пределы обычной профессиональной солидарности. Скоро он поедет в больницу, и Бергенхем не завидовал тем, кто случайно замешкается перед Хальдерсом на светофоре.
— Современный город, — вслух сказал он. — Сложносоставной. Новые времена…
— Сложносоставной? Это еще что за новости?
— Значит, всего понамешано. И хорошего, и плохого. Нельзя же послать к черту весь город.
— Скоро будет можно, — заверил Хальдерс. — Человек гуляет по Хамнгатан, а какой-то отморозок разбивает ему голову. И что здесь складывать? Что составлять? Вот он — твой сложносоставной город… Дерьмо сложносоставное.
Бергенхем опять промолчал.
— Нет, я знаю, конечно, что есть и нормальные люди, и места, куда можно пойти, но это… это… — Хальдерс внезапно охрип и, отвернувшись, пожал плечами.
Бергенхем заметил, как Фредрик украдкой провел ладонью по лицу. Плачет, что ли, удивился Бергенхем. Или готов заплакать… Значит, еще не все потеряно с Хальдерсом. Но он прав, конечно… особенно это лето. Сколько уже было подобных историй? Пятнадцать? Прямо подготовка к войне. Гражданская война гетеборгских племен…
— Кто допросит свидетельницу? Эту… приятельницу?
— Я могу допросить… или ты, если хочешь.
