— Но я веду себя исправно, гражданин начальник. Срок же заканчивается.
— Прочисти себе уши. Я, кажется, ясно сказал тебе: причина, чтобы тебе припаять новый срок, легко найдётся. Можешь сам выбрать, как тебе больше по душе забуриться[4]— дурь[5], нахариус[6]или подрезать кого-нибудь…
Лейтенант нервничал. Он ещё не произнёс главных слов, из-за которых, собственно, и затеял этот разговор. Он посмотрел на покрытый пятнами плесени потолок и перевёл взгляд на заключённого.
— Я хочу предложить тебе помощь, — медленно проговорил Юдин и, увидев в глазах ингуша непонимание, продолжил, заметно понизив голос. — Я готов помочь тебе уйти отсюда.
— Не понимаю, гражданин начальник, — ингуш отшатнулся, лоб его наморщился.
— Я хочу помочь тебе лопануться[7]. Разумеется, есть на то у меня свои причины и свои условия…
— Какие такие причины? — глаза Тевлоева беспокойно шарили по полу.
— Твоё золото. Мне нужно твоё золото. Не всё. Я хочу получить половину. За свободу можно заплатить и больше. Помни, что я сказал тебе про новый срок, лось сохатый[8].
Асланбек стрельнул глазами на офицера и снова поспешно опустил их. Его папироса давно прогорела, и он беспрерывно вертел окурок грязными пальцами.
— Ты мне не веришь, я понимаю, — снова заговорил лейтенант.
— Как же можно верить, гражданин начальник? Как же можно… Если я Обрыв Петровича[9]сделаю, мне новый срок будет. Я и слышать не хочу про это.
— Дурак.
Лейтенант покачал головой и встал из-за стола. Посмотрел в заснеженное окно, за которым метался на холодном ветру снег под жёлтым тусклым фонарём, заложил руки за спину и принялся шагать по комнате. Асланбек повернул к нему голову, смотрел исподлобья. Лейтенант молчал, напряжённо думал, и это напряжение было написано на его лице. Наконец он остановился перед Тевлоевым и заговорил.
— Наверное, думаешь, что ты один мечтаешь слинять из Союза? Кхм… Думаешь, ты один такой умный? Нет, Бек, ошибаешься. Я тоже хочу покинуть эту страну. Или ты думаешь, что офицер МВД не мечтает жить по-человечески? Или я по собственному желанию в этот кабинет припёрся? Ты думаешь, что я хочу сгнить в этой дыре? — Лейтенант медленно вернулся к столу и опустился на стул. Он угрюмо покачал головой. — Не хочу, не желаю этой вечной зоны. Я на днях имел разговор с одним уркой, и он мне сказал: «Я здесь только до конца срока, а вот ты, начальник, тут на всю жизнь. Так что кому из нас зону припаяли, ещё подумать надо», — лейтенант исподлобья взглянул на Тевлоева. — Что, смешно слушать откровения опера? А ты думал, что кум[10]всего человеческого лишён? Думал, я только и умею, что допросы чинить? Или у меня кожа дубовая, раз я здесь работать вынужден? Нет, Бек, не хочу я больше этой жизни. Я свободы хочу не меньше, чем ты. И я не позволю моей жизни пропасть… Я выкладываю тебе всё это, чтобы ты понял меня. Я не душу изливаю, я раскладываю перед тобой карты. Ты должен поверить мне.
— Не хочу я никому верить, гражданин начальник. Отпустите меня.
Лейтенант рывком встал и решительно подошёл к ингушу. Лицо Юдина болезненно скривилось.
— Ты зависишь от меня, Тевлоев, — он несколько раз ткнул Асланбека указательным пальцем в грудь, — ты целиком зависишь от меня, а мои планы зависят от тебя… Послушай, Бек, я могу провернуть твоё исчезновение отсюда таким образом, что тебя хватятся не сразу. Но твой рывок[11]интересует меня только в связи с твоим рыжьём… Если я помогаю тебе, то подставляю собственную башку. Но я готов подставить её ради того, чтобы навсегда распрощаться как с этой вонючей работой, так и с этой вонючей страной. Я дозрел. Мне здесь больше делать нечего. Но без денег сваливать за кордон нет никакого резона. Поэтому мне нужно твоё золото… Как видишь, я говорю открыто. Так что, — Юдин пощёлкал пальцами возле своего виска, — пораскинь мозгами, если тебе ещё их не все вышибли.
Асланбек не сводил глаз с лейтенанта. Услышанное было полной неожиданностью. Поверить в это было трудно. Возможно, Юдин говорил искренне, однако мог и хитрить… Мысли Тевлоева метались, противоречия распирали. Он тяжело вздохнул.
— Подумай над тем, что я сказал тебе, — проговорил лейтенант и отступил на пару шагов. — Подумай хорошенько.
Асланбек кивнул. Больше всего ему хотелось в ту минуту, чтобы лейтенант отпустил его из кабинета.
— И держи язык за зубами, — Юдин многозначительно свёл брови и вернулся за свой стол. — Если я узнаю, что ты сболтнул кому-либо, то я тебя сгною в этом лагере, — Юдин достал новую папиросу для себя и протянул пачку Тевлоеву. — Кури.
Асланбек осторожно приподнялся со стула и дотянулся до курева.
Пару минут они молча дымили, изучая друг друга, затем лейтенант резко поднялся и направился к двери.
— Костиков! — гаркнул он, выглянув в коридор. — Отведи этого на плаху[12]. Пусть посидит и подумает о смысле жизни.
— Есть, — сержант лениво козырнул и мотнул головой, подзывая Тевлоева к себе. — Пошли.
Проходя мимо Юдина, Асланбек задержался и посмотрел лейтенанту прямо в глаза, пытаясь ещё раз определить, насколько можно было доверять всему услышанному.
— Идём, — сержант дёрнул ингуша за рукав, — чего топчешься…
— Костиков!
— Слушаю, товарищ лейтенант, — сержант обернулся.
— Когда потолок покрасят? — Юдин указал глазами на пятна плесени.
— Так ведь нечем, товарищ лейтенант, никак белила не подвезут, — бесцветным голосом сообщил сержант.
— Твою мать! — Юдин захлопнул дверь.
МОСКВА. ВИКТОР СМЕЛЯКОВ
Переодевшись в отделе в гражданскую одежду, Виктор побрёл в метро. При входе на станцию «Арбатская» толкались люди: какая-то фигура в стареньком чёрном пальто поскользнулась и сшибла при падении ещё кого-то, сразу образовав затор в дверях. В сером воздухе витали лёгкие снежинки.
