в голосе отзывается Смирнова.
Смотрю им вслед, и сердце почему-то замирает. То ли от длинных ног, которые Женька грозит сломать, неловко передвигаясь на высоченных каблуках, то ли от того, как весело они щебечут, будто давние подружки.
Иду следом за ними в гостинную, где носятся остальные дети. Захожу в комнату, показываю Смирновой пакет.
— Женя, я купил игрушки для развлечений. Тут всякие конкурсы, конструкторы.
Она заглядывает в пакет и начинает смеяться:
— Роман Петрович, вы ничего не шарите в детских развлечениях. Конструктор? Вы бы еще их читать посадили на вечеринке.
— Со взрослыми игрушками у меня получается лучше. — прищуриваюсь лукаво.
— Экий вы… шалун, — прикусывает губу Смирнова, явно подыгрывая. И не понимает, похоже, что это выглядит слишком эротично. Отворачиваюсь и ухожу обратно к друзьям от греха подальше. Пусть сама разбирается с детьми, раз игрушки у меня не те. Я, вообще-то, машины имел ввиду.
Даже любопытно становится, что имела ввиду она.
Проходит немного времени. Мы с друзьями сидим, выпиваем, разговариваем. Вдруг слышу какой-то неистовый визг из гостиной. Поднимаюсь и иду проконтролировать на свякий случай. Заглядываю в комнату, и вижу настоящую вакханалию: Женя скинула туфли, носится с детьми, заматывает их туалетной бумагой, как мумий. Комната в хаосе, дети визжат и разбегаются от Барби, как тараканы.
Она ловит их, щекочет и заматывает туалетной бумагой. В нее ото всюду летят диванные подушки. Вокруг шум, гам. Собираюсь идти обратно к друзьям.
Неожиданно моя дочь замечает меня и тянет за руку:
— Папа, иди к нам! Поиграй с нами в фараонов!
Пытаюсь позорно сбежать, но под ее напором сдаюсь и подхожу ближе. Смирнова пристально смотрит на меня, щурит свои синие глазищи и медленно, с угрозой в движениях, разматывает туалетную бумагу.
— Ну что… Роман Петрович, готовы к безумию и безудержному веселью?
Глава 5. Женя
Заматываем Романа Петровича на совесть. Дети помогают с таким усердием, что у нас быстро заканчивается вся упаковка бумаги. Надеюсь, это не все запасы в доме. Будет неловко оставить гостей без царя гигиены в любой квартире.
Едва сдерживаю смех, потому что мой директор стоит посреди комнаты, замотанный в туалетную бумагу, как настоящая мумия. Дети верещат от восторга, пищат, смеются — в общем, творится настоящая вакханалия. Праздник непослушания какой-то.
Я даже не успеваю придумать, что делать дальше, как кто-то из детей выдвигает предложение:
— Пусть мумия расскажет стих на стуле!
Дети радостно поддерживают идею, и я, конечно, не могу не подыграть:
— Ну что, Роман Петрович, готовы? Трон для вас уже готов! — выставляю массивный стул в центр.
Директор качает головой, но в итоге все же нехотя поднимается на стул в своей "мумийной" оболочке и начинает рассказывать какой-то детский стишок. Голос у него, конечно, звучит так, будто его заставляют это делать под дулом пистолета.
— А давайте водить хоровод, — беру ребят за руки и подмигиваю начальнику, как только он заканчивает. — Роман Петрович, подпевайте.
Роман Петрович закатывает глаза, но все же подпевает басом. Сдерживаю смех из последних сил.
— Больше эмоций! — подначиваю его.
— Смирнова, я тебя покусаю, — обещает он, бросая на меня такой свирепый взгляд, что, кажется, если бы не дети, я бы уже не стояла тут, ухмыляясь, а ехала в трампункт ставить прививку от бешенства.
Дети же входят в раж, хлопают в ладоши, а один из мальчишек кричит:
— Мумия, сделай страшное лицо!
Роман Петрович вздыхает, поднимает руки вперед, изображая из себя зомби, а потом ловко спрыгивает со стула и начинает за ними гоняться. Дети орут, визжат, рассыпаясь по комнате, как тараканы. Вид у мумии, конечно, совсем не страшный, а скорее комичный, но для них этого более чем достаточно.
Минут десять спустя, Роман Петрович устало падает на диван и срывает с себя оставшиеся "бинты", а я достаю из пакета чупа-чупс и протягиваю его ему:
— Вот вам, Роман Петрович, заслуженный приз за лучшую мумию!
Он встает, берет чупа-чупс. Улыбается, снимая упаковку и вдруг, не моргнув глазом, засовывает его мне в рот. Потом наклоняется ближе и шепчет мне в ухо так, что никто не слышит:
— Сосать — это не моя прерогатива, Смирнова. Взрослые дяденьки должны получать более интересные подарки.
Я едва не давлюсь от смеха, вынимаю чупа-чупс изо рта и подмигиваю:
— Таблетки от давления или, может, талон на МРТ?
Вижу, как во взгляде Романа Петровича вспыхивает дьявольский огонь. Он хитро щурится.
— Евгения… не бери меня на слабо.
Отвечаю, стараясь сохранить серьезный вид:
— Не буду, не буду. Я же не хочу, чтобы вас в реанимацию увезли с давлением.
Взвизгиваю от неожиданности, потому что ладонь директора тяжелым звонким шлепком приземляется мне на задницу, обжигая кожу огнем.
— Больно же, — отшатываюсь от него, потирая ягодицу. — Вы чего деретесь?
— А ты не провоцируй, — бросает он, явно и сам немного растерянный от того, что сделал, но старается не подавать виду. — Что, сильно больно?
— Нуу, ощутимо. Мамка в детстве, конечно, лупила больнее…
— Давай подую, — наклоняется Роман Петрович и хохочет, когда я испуганно отшатываюсь. — Шучу я. Прости, Жень, не рассчитал.
Отмахиваюсь. На самом деле, не так уж и больно. Но сила удара у него, оказывается, что надо. Аж сжалось все внутри от трепета перед таким темпераментом.
Дети, конечно, ничего даже не поняли. Они уже занялись своими играми и я с удовольствием пользуюсь тем, что они отвлеклись и плюхаюсь на диван, с блаженством вытягивая ноги.
— Ромыч, ты все никак в куклу не наиграешься? — один из его друзей заглядывает в гостиную и тут же заинтересованно скользит взглядом по моим ногам. Тут же поджимаю их, чтобы не пялился.
— А тебе завидно? — усмехается ему директор и поворачивается ко мне. — Жень, пошли хоть перекусишь чего-нибудь?
Если честно, то я голодная, как волк, который с утра кроме кофе ничего во рту не держал, но сидеть за столом с этими бизнесменами в таком виде как-то неловко. Отмахиваюсь и запихиваю себе в рот чупа-чупс, поглядывая на детский стол со сладостями и фруктами. С голода не умру.
— Я не голодная, спасибо. — улыбаюсь ему. А сама представляю, как приеду домой и сожру салатник селедки под шубой.
Роман Петрович пожимает плечами и уходит. Пару минут жду, потом встаю и чищу мандарин, запихиваю его целиком в рот.
— Фига се, как ты умеешь, — раздается из-за спины.
Закашливаюсь, прикрывая рот ладонью. Оборачиваюсь. Роман Петрович стоит с тарелкой, на которой лежит салат и всякие закуски и с интересом наблюдает за мной.
— Смирнова, — аккуратно похлопывает он меня
