две капли воды похожую на них с Розмари, и тогда, считай, они будут тройняшками, а не двойняшками. Она задавалась вопросом, живут ли они в более пристойном квартале — выбрался ли отец из дешевого жилья, подальше от разрушенных многоквартирных зданий и домишек на две спальни, где почти у каждого ее знакомого отец, мать или дядя работали на свалке Фреш-Киллз.
Подумав о своей разрушенной семье, Сейдж ощутила, как в горле встал горячий комок. Никто не знает, где она сейчас и что собирается делать, этакое перышко: ветер дунет и унесет, и никто ее не хватится.
Вот Розмари — та, конечно, хватилась бы. Если бы ее не отправили незнамо куда.
Розмари. Ее близнец. Она жива. В это все еще не верилось. Что они обе почувствуют, когда снова увидятся? Неловкость? Удивление? Заплачут, усядутся в обнимку на полу? Вспомнит ли ее Розмари? Будет ли это чудесное воссоединение или еще одна душераздирающая потеря? По спине Сейдж скользнула дрожь возбуждения, приправленного страхом.
Прошлой ночью, узнав, что сестра жива, Сейдж решила, будто видит сон или смотрит кино. В нужном месте в нужное время она оказалась, а то никогда бы не узнала правду.
В одиннадцатом часу вечера она решила удрать к подружкам. Вышла из своей комнаты, прокралась по коридору квартиры на четвертом этаже, нащупывая путь среди охотничьих ружей и пластиковых бельевых корзин, набитых мятой одеждой. Она возненавидела это место сразу же, как только они въехали сюда. Может быть, потому, что оно походило на ее жизнь после ухода отца — хаотичную, неряшливую, непредсказуемую. Кухня была маленькой и тесной, с плитой оттенка «золотая осень» и таким же холодильником, знававшим лучшие времена. В шкафах воняло мышами и мочой, а тонкие стены пропускали любой звук: работающий фен, женский смех, мужские вопли под баскетбол по телевизору, приглушенный телефонный разговор — все просачивалось сквозь штукатурку вместе с запахом чужой стряпни. Любой предлог смыться был подходящим. Или, может, ею просто двигала ненависть к Алану.
На цыпочках, стараясь не споткнуться о барахло, она пробралась мимо семейных портретов в пластиковых рамках на обшитых панелями стенах: они с Розмари в одинаковых платьях с оборками; Алан, обнимающий их мать, когда она еще была похожа на Элизабет Тейлор: идеально уложенные черные волосы, сияющие счастьем серебристо-синие глаза. Алан на снимке тоже улыбался: человек с заурядной внешностью, с совершенно ординарными чертами, довольный, влюбленный в жену. Но глаза его оставались холодными и бесстрастными. Глаза, скрывавшие тайну. Сейдж знала, что фотографии, как и люди, могут быть обманчивы: в момент, запечатленный на пленке, под щелчок фотоаппарата все такие счастливые и безупречные, а через минуту уже ссорятся и с топотом выскакивают из комнаты. Или вопят, собачатся и дерутся.
Не доходя до гостиной, она еще раз проверила карман куртки: на месте ли остаток денег, взятых из тумбочки Алана. Обычно она таскала его чаевые только по выходным, когда собиралась оторваться, но сейчас были рождественские каникулы, а Хэзер и Дон тащили ее на новую дискотеку в Каслтон-Корнерз, потому что у Хэзер был там один знакомый вышибала и они могли пройти без проверки. В дверях гостиной Сейдж остановилась и прислушалась, молясь, чтобы Алан, залив глаза, как обычно, отрубился перед телевизором. Телевизор и впрямь был включен, но, к большому ее разочарованию, Алан с кем-то разговаривал — судя по всему, с Ларри, его приятелем по охотничьим делам. Подойдя ближе, она заглянула в дверной проем.
Как и вся квартира, гостиная была завалена хламом; вытертый оранжевый ворс ковра лоснился, мебель потускнела под слоем пыли. Алан, голый по пояс, примостившись на краешке клетчатого кресла, поднимал гантели; его грудь и лицо блестели от пота. Ларри сидел на диване, курил и пил пиво, положив ноги на журнальный столик; похоже, сегодня он хотя бы сподобился помыться. По телевизору передавали баскетбол, но звук был приглушен. Надеясь, что ее не заметят, Сейдж приготовилась проскользнуть в дверь. И тут Ларри сказал такое, отчего беглянка замерла на месте.
— Давно она пропала?
— Да дня три, — ответил Алан, перемежая слова натужными вдохами, с которыми поднимал гантели.
Сейдж нахмурилась. Ох, черт, только не это. Опять кто-то пропал.
— А чего они так тянули, почему сразу тебе не позвонили? — спросил Ларри.
— Без понятия. Может, хотели сперва найти ее. Надо было номер телефона сменить, не пришлось бы сейчас возиться со всей этой хренью.
— Да уж, не шибко они торопились тебя известить. По мне, так чего-то странно.
— Блин, да че тут странного, — возразил Алан. — Ты хоть понимаешь, какая там огромная территория? Тот тип по телефону сказал, что они сорок зданий проверили. Сорок! Сначала думали, может, она куда пошла да заблудилась или в другое отделение забрела, но теперь лес прочесывают. Он сказал, что под Уиллоубруком триста пятьдесят акров. Прикинь, сколько у них там даунов. Это ж кучу времени надо, чтобы все обыскать.
Сейдж судорожно пыталась сообразить, кто там у них, в Уиллоубруке. Об этом месте она знала лишь одно: оно предназначено для умственно отсталых и увечных детей. Родители грозились отправить туда своих отпрысков, если те не будут слушаться; хозяин магазина мог припугнуть малолетних хулиганов, сказав, что позвонил в Уиллоубрук и сейчас за ними приедут. Девочкам внушали, что у рано забеременевших ребенок рождается с недоразвитым мозгом и его забирают и увозят в Уиллоубрук. Но Сейдж никогда не слышала, чтобы туда действительно кого-нибудь отправили. И если кто-то в самом деле пропал там, в Уиллоубруке, да хоть где бы то ни было еще — с какой стати извещать Алана? Он-то как может помочь?
— Копы при делах? — спросил Ларри.
— Вряд ли, — ответил Алан. — Во всяком случае, пока нет. Парень, с которым я говорил, сказал, что он один из тех мозгоправов, которых туда нагнали. Думается мне, доктора пока не стали тормошить копов, потому что не хотят сеять панику.
— Так с какого перепугу они тебе-то позвонили? — проворчал Ларри. — Ты-то, на хрен, что можешь сделать?
— Они обязаны были мне позвонить, — объяснил отчим. — Я официальный опекун Розмари.
Сейдж похолодела. Что за пургу Алан несет? Ее сестра мертва. Шесть лет назад она умерла от воспаления легких, за пятнадцать дней до Рождества, через две ночи после того, как сестры написали письма Санте с просьбой о подарках, которых так и не получат.
Сейдж никогда не забудет момент, когда услышала ту новость. Никогда не забудет, как из легких исчез воздух, как взорвалась острая боль в груди, словно кто-то всадил туда раскаленный нож. Никогда не
