с ним встретиться[11].
Как только я прибыл, он привел мне множество оснований необходимости и полезности услуг, которые я мог бы оказать[12], и как благосклонно мое предприятие будет воспринято в высоких сферах, если я решу стать его спутником.
Я ответил, что не имею приказа плыть в Америку, а сам не осмеливаюсь принять такое решение, тем более что я уже попросил дозволения Правительствующего Сената отправиться в Японию. Я добавил, что решение плыть в Америку можно счесть весьма вольным и бездумным нарушением, если американское путешествие затянется и меня не окажется на месте по прибытии приказа отправиться в Японию.
Но капитан-командор заверил меня, что возьмет на себя всю ответственность, а также обратится относительно меня с прошением в Правительствующий Сенат. Кроме того, он обещал также предоставить мне все возможности для достижения чего-либо существенного и, при необходимости, выделить мне людей, сколько потребно, так как мне придется оставить тех, кто мне здесь подчиняется[13].
Позднее, посовещавшись со всеми офицерами экспедиции, он также передал мне официальное письмо с предложением, хотя и касающимся лишь точного наблюдения минералов.
Поэтому я решил принять предложение ввиду того, что изучение Камчатки от этого никак не пострадало бы[14]. Надеюсь, что теперь все более благосклонно воспримут рассказ о моем предприятии, тем более что оно было лишено какого бы то ни было личного интереса, основываясь лишь на общем благе, особых интересах Академии Наук Ее Императорского Величества и на моем самом покорном чувстве долга. Кроме того, я не ожидаю взыскания за то, что сделал что-либо без приказа, поскольку дальнее расстояние не позволило мне послать предварительно свои предложения и ждать указаний предпринять дело, которое могло бы подождать несколько дней до моего собственного решения, но не указаний издалека[15].
Поэтому я также заранее ожидаю милостивого прощения, хотя после четырнадцатимесячного отсутствия и шестимесячного морского путешествия, весьма затянувшегося, тяжелого и опасного, я возвратился лишь с немногочисленными результатами и полезными открытиями, но не по своей вине, а потому, что капитан-командор плохо сдержал данное мне обещание: я увидел материк лишь на расстоянии и был с великой неохотою высажен на несколько часов лишь на трех островах, безо всякой помощи, словно преступнику с множеством саркастических комментариев в ответ на мое честное усердие. К тому же, поскольку капитан-командор не принимал от меня ни малейшего совета (он слишком полагался на собственное мнение), последствия и Божий суд явственно показали, насколько мои резоны отличались от его необоснованных предположений и как велико было, несмотря на крайнюю досаду, мое почтение к нему, его рангу и вытекающим из него преимуществам.
Досада по поводу столь долгой задержки в Сибири и необходимости еще долее оставаться там побуждала выполнить за одно лето то, что, по моим обоснованным выкладкам, необходимо требовало двух.
Учитывалось, что часто в начале июля побережье Камчатки между 56-м и 51-м градусами покрыто льдом. Поскольку ошибочно считалось, что этот дрейфующий лед приходит из пролива между Чукотским мысом и Америкой, хотя его никогда не наблюдали выше устья реки Анадырь к северо-востоку и очень редко от Анадыря до Олютора, в то время как он весь год наблюдается от реки Уки или Укинской бухты до устья реки Камчатки, а оттуда до мыса Лопатка, можно заключить лишь следующее:
1. Что это речной лед из Америки[16].
2. Что в этом районе суша должна быть ближе всего там, где каждый год регулярно отмечается дрейфующий лед.
3. Что он всегда приходит с восточными ветрами и обычно приносится на Камчатку на третий день после появления ветра, поэтому суша должна быть в этом районе ближе всего на востоке.
4. Что при прохождении по пути на север 56-го градуса северной широты дрейфующего льда не видно, а потому нечего более опасаться от него помех.
Тем не менее ошибочно полагалось, что льды могут задержать исследования, если в июне или июле корабли повернут на север, чтобы высадиться и начать изучение Чукотского мыса, где, как все полагали, земля ближе всего. Поэтому было решено идти последовательным курсом между востоком и югом, чтобы примерно на 20-м градусе долготы от Авачи сменить его и достигнуть 46-го или 45-го градусов северной широты, где, как предполагалось, находится земля, открытая голландской Компанией[17]. Они были уверены, что оттуда будет проще открыть Америку или, точнее, побережье Америки, простирающееся к западу неподалеку, согласно сообщениям Хуана де Гамы[18].
Но если бы никакой берег не встретился на этом пути, было решено идти дальше курсом между востоком и севером, а затем постепенно продвигаться на север, поскольку была надежда, что к тому времени, в середине июля, море будет свободно от льда и время не будет потеряно. Если бы земля встретилась, то вдоль американского побережья следовало идти на север до 64 — 66-го градуса северной широты, где находится крайняя северо-восточная точка Азии, или Чукотский мыс. Отсюда мы должны были направиться на запад и, определив расстояние между двумя континентами на севере, начать готовиться к возвращению в гавань. Однако, с учетом ветра и расстояния, было сочтено необходимой предосторожностью следовать вдоль побережья лишь в том случае, если хватит времени достичь Авачи к концу сентября[19], отложив все прочие исследования на другой год и второе плавание.
Дело в том, что капитан-командор твердо намеревался провести зиму в Америке и завершить оттуда весной, до возвращения в родную гавань, то, что нельзя было закончить в один сезон из-за короткого лета и дальнего расстояния. Такой план не только воспрепятствовал бы заболеванию экипажа цингой во время слишком продолжительного осеннего плавания и привел бы к получению точных знаний о состоянии Американского континента и его народах, но и позволил бы полезно и удачно завершить все предприятие.
Однако две неудачи мастера Хитрова[20] с самого начала сделали осуществление этого плана невозможным. Во-первых, по его вине весь готовый запас сухарей для обоих пакетботов был потерян в 1740 году в Охотске[21], в устье реки Охоты, а по другому упущению провиант, предназначенный для доставки в Авачу вместо первого, остался на Большой реке. Его предстоящая перевозка зимой на собачьих упряжках побудила коряков на реке Тигиль к мятежу еще до ее начала[22].
