Андрей обреченно поглядывал по сторонам. Дослушав про Лабутного, быстро спросил:
– Пришли уже, сейчас срежем по улице товарища Луцкого, пять минут – и на заводе! – поспешил заверить Свищов.
– Кто такой Луцкий? – поинтересовался Рябинин.
– О-о! Товарищ Луцкий – наш секретарь губкома. В гражданскую…
Вполуха слушая рассказ Свищова, Андрей вспомнил, что где-то читал о Луцком.
Они перешли Каменный мост и свернули налево, в сторону мрачных бараков. Одно из строений носило следы недавнего пожара. Рябинин прервал монолог «о товарище Луцком»:
– Намедни. У жиганов[2]в этом доме склад награбленного был. Как выследили их угрозыск и ГПУ, налетчики и давай стрелять, не захотели добром сдаться. И уж не знаю как, но только загорелся дом во время перестрелки. Так все вещички и сгорели.
– Какие люди? Жиганье? Поубивали их чекисты.
Они помолчали. Глядя на пепелище, Андрей спросил:
– Хватает, – вздохнул Свищов. – И налетчиков, и воров, и жулья всякого предостаточно.
Глава III
Заводоуправление находилось в двухэтажном здании красного кирпича, чем-то напоминавшем крепость. На фронтоне – заржавевшие цифры: «1888» – дата основания завода.
Свищов и Андрей поднялись на второй этаж по железной решетчатой лестнице. Здесь располагалась администрация – на выкрашенных коричневой краской дверях поочередно значилось: «Председатель завкома профсоюза металлистов», «Ячейка РКСМ», «Директор», «Гл. инженер».
Свищов остановился перед последней дверью:
– Сначала сюда. Директор на хозактиве, покамест побеседуйте с главным инженером. Зовут его Бехметьев, буржуазный спец.
– Бехметьев? Что, бывший хозяин? – удивился Андрей.
– Не хозяин, его младший брат. Хозяин-то в Париже. А этот поначалу тоже был в деле, да промотал свою долю. Так и работал инженером при брате-хозяине. Братец-то суровый был, мне мать рассказывала, сам не помню – тогда я еще пацаненком бегал.
– Очень интересно! – покачал головой Андрей и отворил дверь.
В скромно обставленном кабинете, во главе длинного стола, заваленного трубками чертежей, восседал крупный человек лет пятидесяти.
– Разрешите? – спросил Андрей.
Главный инженер кивнул.
– Здравия желаю! – по-военному поприветствовал его Рябинин и, приблизившись, протянул мандат губисполкома.
– Присаживайтесь, в ногах правды нету, – бросил хозяин кабинета и принялся читать мандат.
Андрей с интересом разглядывал этот осколок минувшего: лицо неглупое, породистое, безвольное и усталое; аккуратно подстриженные усики и бородка с легкой сединой, пухлые руки и чистые ногти.
Бехметьев дочитал мандат до конца и проговорил густым баритоном:
– Ну-с, давайте знакомиться. Величать меня Павлом Ивановичем, ваше имя-отчество я прочитал. Вас назначают начальником столярного цеха, отсюда резонный вопрос: на производстве работать приходилось?
– Нет, я в армии с шестнадцатого года, – пожал плечами Андрей.
– Офицер? – быстро спросил Бехметьев.
– Был. А что, похож? – нахмурился Рябинин.
– Похож. Закалку старой армии никакими социальными катаклизмами не выведешь, – усмехнулся главный инженер.
– Простите, гражданин Бехметьев, но социальные катаклизмы – не средство для выведения крыс, – поклонился Андрей.
Бехметьев примирительно замахал руками:
– Ну-ну, не беспокойтесь! Я не стремился оскорбить вас. А звать меня прошу Павлом Ивановичем… У вас какое образование?
– Закончил гимназию, два курса университета и фронт, – сухо ответил Андрей.
– Превосходно, – удовлетворенно закивал Бехметьев. – Гимназия и начатки университетских знаний – все лучше, чем ничего. Какой, простите, факультет?
– Историко-филологический.
Бехметьев поднял брови, поглядел на орден и пробормотал в бороду:
– Г-мм… Неисповедимы пути Твои… – И добавил громче: – Ну да будет с ним, с образованием.
Он поднялся и явил Андрею гигантский рост и обширный живот, обтянутый серой жилеткой.
– Я введу вас, Андрей Николаевич, в курс дела. – Бехметьев покрутил пальцами у живота и прошелся вдоль стола. – Завод наш образован тридцать шесть лет назад Савелием Ивановичем Бехметьевым. Я, как вы понимаете, его единоутробный брат, лояльный к Советской власти, служу на предприятии главным инженером. Завод выпускает сельхозмашины и инвентарь: косилки, жатки, плуги, бороны, лопаты, грабли, даже подковы. Разрабатывается сеялка нового типа. Месяца за три до Октябрьской революции брат мой закупил оборудование для столярного цеха, американское. После переворота станки и механизмы запрятали невесть куда. Во время диктатуры завкома и бесхозяйственного рабочего контроля многое растащили. Теперь эта практика признана вашей партией пагубной, и наконец-то пытаются по уму наладить экономику… Так вот! Эти американские станки мы случайно обнаружили замурованными в подвале одного из цехов. Спасибо Савелию, постарался сохранить, хитрец! Мы начали монтаж столярного производства для удовлетворения собственных нужд в литейных моделях и помощи селу деревянными изделиями. Обученных кадров не хватает – трудится, в основном, демобилизованная молодежь и старики. Профессиональных рабочих мы так с гражданской и не дождались… Гм-да. Из шести цехов функционируют три, остальные пытаемся запустить.
В вашем ведении будет двадцать девять рабочих, два мастера и табельщик. Старший мастер Сергунов – грамотный человек, из старых кадров, по-вашему, разумеется, неблагонадежный, но работник отменный. Одним грешен – пьет много, подлец.
Бехметьев отодвинул стул и сел напротив Андрея:
– Хорошо, что вы человек военный, быть может, сумеете навести порядок, укрепить дисциплину. Подробнее рассказывать не стоит – увидите своими глазами. Хотелось бы, Андрей Николаевич, работать дружно, рука об руку.
Он протянул Андрею его мандат.
– Все, что смогу, сделаю, Павел Иванович. Куда мне прикажете дальше? – поднимаясь из-за стола, ответил Рябинин.
– Дождитесь директора, – развел руками Бехметьев и откланялся. – Приятно было познакомиться.
* * *
На подоконнике, покуривая, сидел Свищов. Увидев Рябинина, он соскочил:
