– Ну как? Вредный главный спец?
– Отчего же вредный? Вполне нормальный, порядочный человек, – ответил Андрей и, взяв Свищова за пуговицу, добавил: – Спецов, Коля, партия призвала поднимать народное хозяйство, и с ними надобно считаться!
Коля махнул рукой:
– Директор приехал, пойдем!
Приемная «красного директора» Трофимова выделялась дубовыми панелями и молоденькой секретаршей Танечкой. Тряхнув искусственными кудряшками, она поприветствовала Андрея:
– А-а, товарищ Рябинин! Директор вас ждет, – Танечка кивнула на обитую кожей дверь.
Взявшись за медную ручку, Андрей посмотрел на русые пряди секретарши и подумал: «На ночь на бумажки накручивает… И к чему это я?»
У директора – добротная мебель, белые шторы на окнах, шкафы с книгами. Трофимов поднялся навстречу Андрею, улыбнулся приветливо и крепко пожал руку:
– Таким я вас и представлял. Звать меня Николай Николаевичем. Прошу садиться.
Красному директору – лет сорок семь, бодрый, седовласый, среднего роста, не толстый и не худой. Внешность не интеллигентская, но и не управленческая.
«Наверняка из рабочих», – решил Андрей.
– Чайку хотите? – предложил Трофимов. – Вижу, хотите, не стесняйтесь. Таня! Подавай, дочка, чай.
Трофимов потер руки и спросил:
– Где побывали у нас на заводе, что видели?
Андрею нравилось его простоватое дружелюбие.
– Заходил к главному инженеру.
– Как вам наш Бехметьев-младший? Хорош?
– Думаю: грамотный человек, – честно ответил Андрей.
– Точно. Подготовка у него прекрасная – Московский университет. Я под его началом работал, дай бог памяти, с девятьсот второго года, был литейщиком. Меня наши ортодоксы бехметьевским адвокатом окрестили – мол, пригрел буржуя. А какой он, спрашивается, буржуй? Всего-навсего непролетарский элемент.
Вошла Танечка.
– Вот и чаек! – обрадовался Трофимов. – У меня, знаете, кипяток всегда наготове, я мужик чаевный… Спасибо, голубушка.
Чай был превосходный – густой, янтарный, с двумя кусочками синеватого сахара на блюдечке.
Трофимов пил и продолжал рассказ:
– У нас ведь – война! Воюю с завкомовскими стариками. Партком и комса, конечно, на моей стороне. Оставил мне «военный коммунизм» эти распри-то!
– В чем же конфликт, Николай Николаевич? – не понял Андрей.
– В тактике, друг ты мой, в тактике. Раньше ведь что было? «Рабочий контроль»! Всем правили директор и завком. Этакий Змей-Горыныч о двух головах. А на деле – неразбериха, бестолочь! Завком у нас – ох, крутой! Сплошь старые рабочие, потомственные пролетарии. Упрутся – битюгом[3]не свезешь. Мы переоборудуем литейку – они шумят: ломаете традиции производства; помогаем молодым рабочим – кричат: уравниловка. Тяжко! Комсомольцев ненавидят, что беляков. Ворчат: бездельники, горлопаны, дармоеды…
– Много среди них партийных? – поинтересовался Андрей.
– В завкоме-то? Двое. Да один – старый меньшевик. Но они все одно – коммунары, только каждый из них по-своему экономику мыслит.
Трофимов отставил чашку в сторону:
– Где мандат Платонова?
Андрей протянул документ. Директор пробежал его глазами и, посерьезнев, сказал:
– Приказ оформим завтра, пропуск будет уже к утру. Рабочие начинают по гудку, в шесть, а ты выходи к восьми. Познакомься с персоналом и сразу же займись подготовкой к губпартконференции: надлежит отремонтировать актовый зал губкома партии. Поезжай туда, посмотри да прикинь, что надо. Далее: послезавтра необходимо организовать приемку пиломатериала с пристани. Сложи древесину на склад.
И главное – учет и контроль, учет и контроль! Ты не смотри, Андрей Николаич, что мы «Красный ленинец» – воруют у нас похлеще, чем при старике Савелии, бывшем хозяине, Бехметьеве.
Трофимов помолчал.
– Где остановился-то, кавалерист? – прищурившись, спросил он.
– В гостинице. Обещали выделить квартиру.
– Свищов занялся?
– Кажется, да.
– Найдет, – Трофимов поднялся. – До завтра, начальник столярки!
В приемной пребывала только Танечка. Андрей поинтересовался, где же Свищов.
– Просил извиниться перед вами – побежал на кружок политграмоты, – ответила секретарша и вспомнила: – Ах, чуть не забыла! Свищов еще просил вас завтра в обед позвонить ему насчет квартиры.
Глава IV
Рябинин решил отужинать в уютном кафе «Варшава».
В зале – несколько мраморных столиков, стилизованных «под старину», газовые рожки. За стойкой скучал молодой управляющий в безукоризненной сорочке, с аккуратным пробором на гладких волосах. Посетителей двое – влюбленная парочка в углу. Андрей уселся подальше от них, дабы не мешать интимному перешептыванию.
Легкой походкой приблизился щеголеватый мэтр, улыбчиво поздоровался и преподнес меню.
Андрей заказал ужин и принялся разглядывать влюбленных. Невежливо, конечно, но любопытно. Этих людей не заботят распри с завкомом и иные «актуальные проблемы настоящего момента». У них в настоящий момент – любовь. Она – в белой шляпке «котелком», подставляет ушко и смешно хлопает ресницами. Ножки – в фильдекосовых чулках (еще вчера – контрабандный товар); практичная девушка – ночи пока холодные! И планы у нее смелые. Ее кавалер – рыжий парнишка в брючках «гольф», розовый от переизбытка чувств. Кто он? Да кто угодно. Теперь не разберешь. Он может быть полуответственным работником, нэпманом, даже комсомольским функционером средней руки. Году этак в двадцать первом Андрей без труда оценил бы по одежке его социальный статус. А сейчас – вряд ли. Он ощутил свою оторванность от жизни. Там, в диком Забайкалье, за тысячи верст от Центральной России, Андрей и не подозревал о действительно существующей советской цивилизации.
Заказ уже принесли. Андрей взял в руки красивые мельхиоровые приборы. Глупость, антураж, но приятно. И вкусно. Цены, правда, кусачие. Ничего не поделаешь, сам «любимец партии» товарищ Бухарин кричал: «Обогащайтесь!» Вот и пытаемся.
В заведение ввалилась шумная стайка молодежи. Расселись, пожелали кофе и пирожных. Однако это сорок копеек с носа! Не многовато ли для рабфаковцев? А они – бесспорно рабфаковцы: твердят об «Истории» Покровского. Ростки новой интеллигенции.
Вспомнился Бехметьев. Трудно бехметьевым конкурировать с этой зубастой братвой. У них – задор, напористость да юношеский максимализм в качестве компенсации недостатка знаний. Бехметьевы – старые, измученные «идеями» сибариты, пусть умные, но слабые отсутствием веры в самих себя. А еще они грешны. Грешны тем, что им вдолбили счастливые молодые люди. Мучаются бехметьевы внушенными грехами, каются. А грех-то не в этом! Бехметьевский грех в вечном правдоискании; ребята же не ищут правды – они ее знают. Сильные они.
