но парни только любовались ею издали, не смея подшучивать и заигрывать, как с другими. Взглянув ей в глаза, всякий тут же видел перед собой ее отца, Мстислава Свенельдича, и шутки застревали в горле.
Витляна подтолкнула подругу к двери, и Правена, забыв, почему упрямилась, поспешила скрыться в полутьму избы – и от яркого солнца во дворе, и от пристального взгляда единственного Агнерова глаза, серого, как сталь клинка.
Дверь у нее за спиной осталась открытой, дневной свет пролился в избу. Ключница, ночевавшая здесь же на большом ларе, давно поднялась и ушла по делам, лавка, где спала хозяйка, была прибрана, и только вторая, напротив, еще оставалась занята.
– Пестряныч! – окликнула Витляна от порога. – Ты спишь?
Обоих сыновей Фастрид-Пестрянки в Киеве звали Пестрянычами, особенно младшего, выросшего без отца.
В ответ раздался неясный звук, выражавший сонное недовольство. Кто-то пошевелился, перевернулся, так что глазам двух дев предстали плечи и широкая мускулистая спина, а еще затылок с разметавшимися светлыми, полудлинными волосами, немного вьющимися на концах.
– Вот тебе твой Пестряныч, – сказала Витляна. – Делай с ним что хочешь.
Раздался еще один звук, выражавший досаду, лежащий еще раз перевернулся и сел.
– Кому я в такую рань понадобился, тролль твою…
Торлейв, сын Фастрид и любимый племянник княгини Эльги, устремил сонный взгляд на двух девушек; одна всем видом выражала пренебрежение, а вторая пыталась спрятаться за нее.
– Витляна? – Узнав троюродную сестру, он слегка нахмурился. – Случилось что? Отец твой прислал?
– Отцу моему ты не нужен, – не без надменности ответила Витляна и вспомнила, что надо поздороваться. – Будь цел. Нынче Зеленый Ярила, мы вот ходим, посестрим собираем… ну, и тебя заодно.
– Мы через венок не целовались, так что нет у вас законного права… Кто это там с тобой?
– Это я! – Устыдившись своего смущения, Правена шагнула ближе.
Выросшая близ княжеской дружины, она не боялась отроков и даже с незнакомыми мужчинами разговаривала свободно, не дичась, как девки-веснянки, что за всю жизнь и не видели никого, кроме близких родичей. Но Торлейв сын Хельги был не то, что простые отроки, и от самой радости видеть его Правену опутывало смущение.
– Иди поцелуй его, я разрешаю! – Витляна подтолкнула ее в спину. – А то он говорит, без поцелуев мы не имеем права его будить!
– Не сейчас! – Правена улыбнулась Торлейву. – А вот если придешь вечером на луг, то мы все тебя поцелуем. Даже ваш здешний Один хочет пойти! – с несколько наигранным оживлением продолжала она, смелостью отодвигая смущение. – А ему, может, пятьдесят лет!
– Это ты про Агнера? – Торлейв развеселился. – И точно, он вылитый Один, и возраст его – вечность, лучше даже не считать. Но поцелуется он с вами весьма охотно.
При этом замечании Витляна вытаращила глаза и отпрянула, будто ей к носу поднесли паука, а Правена охнула, отпрыгнула и засмеялась – так мало Агнер походил на того, с кем юные девы могут целоваться в теплый вечер Зеленого Ярилы.
– Вот его и возьмите с собой, – посоветовал довольный Торлейв. – Он человек богатый, ему жениться надо. Присмотрит себе кого-нибудь.
– А тебе, что ли, не надо? Ты как будто человек бедный!
– С меня игрищ хватит.
– Тебе что – девяносто лет? Княгиня сказала: она хочет, чтобы ты кого-нибудь нашел… кто тебе яичко подарит.
– Какая княгиня – твоя? – Взгляд Торлейва стал внимательнее. – Прияслава?
– Ну да. Вчера мы в поварне яйца красили с девками, толковали, кто кому хочет дарить, она и вспомнила о тебе. Вот, говорит, такой красивый парень, подарите ему…
– Да уж яйцами я не обижен, – насмешливо ответил Торлейв. – Нечего меня недотепой выставлять.
Витляна фыркнула на эту двусмысленную похвальбу, а Правена смутилась и отвернулась. Витляне легко – Торлейв ей второй вуйный брат[9], его любовные дела ее не касаются.
– Заботится княгиня о тебе, вы родня… – добавила Правена.
Вчера она втайне обрадовалась, когда Прияслава, молодая княгиня, велела ей зазвать Торлейва на игрища, а теперь страдала от неловкости.
– Благодарствую. – С отчасти насмешливым почтением Торлейв, сидя на лавке, по пояс укрытый одеялом, наклонил голову, будто кланялся. – Сама-то она придет?
– Придет, конечно. Весь наш двор будет.
– Отвернитесь, – велел Торлейв и взялся за край одеяла.
Считая дело сделанным, Витляна вышла во двор. Правена направилась было за ней, но у двери передумала и осторожно обернулась. Торлейв уже стоял возле своей лавки, завязывая гашник на тонких льняных портах. И если Агнер выглядел жутковато, как сам Один, то Торлейв был красив, как юный Бальдр. Он вырос высоким, как его отец, а чертами лица приятнее, и к тому же ему досталось все то обаяние, которое так привлекало в Хельги Красном. Правена не могла отвести от него глаз. Перехватывало дух от восторга, будто в этих чуть вьющихся светлых волосах, в широких плечах, в тонком стане заключалось само воплощение юной красоты и силы. Продолговатое лицо, прямой нос, темно-русые, почти прямые брови, глаза несколько глубоко посажены, их серый цвет на свету чуть отливает зеленью – сказывается близкое родство с княгиней Эльгой и ее дядей, Олегом Вещим. Торлейв уже успел немного загореть, и от этого светлые волосы еще ярче сияли беловатым золотом. Довольно острый подбородок придавал изящества этому лицу, и чертами, и выражением безусловно мужественному. Правена знала его с детства, видела, как растет и мужает самый красивый из племянников княгини; может, знание его высокого рода, а может, что-то другое в ее глазах делало его особенным. Сейчас, когда на него падал утренний свет из окошка, ей казалось, его кожа и волосы сами источают золотистое сияние, а глаза блестят, как речная вода, отражающая солнце.
Пошарив под подушкой, Торлейв повесил на шею золотую цепочку с золотым же крестиком – он был крещен, – и ремешок с «молоточком Тора» – этот достался ему от отца, и он носил их оба сразу. Он перехватил взгляд Правены, и в его глазах загорелась искра. После неудачи двухлетней давности, когда он было нашел на Ярильских игрищах себе невесту, но получился из этого один срам и раздор, он с неохотой думал о необходимости новых поисков, но не мог остаться равнодушен к восхищению в глазах красивой девушки шестнадцати лет. Красота русоволосой, сероглазой и темнобровой Правены была неброской, но проникала глубоко в душу; Торлейв, хоть и сам был молод, угадывал, что сейчас она только почка, что со временем она расцветет по-настоящему, а эти нежные черты, в которых уже сейчас виден ум и твердый дух, приобретут величие и гордость. Правена была прямодушна и добросердечна, но улыбалась сдержанно, будто боялась самой улыбкой
