Гербыченко). Батальон патрулировал территорию порта, боролся с пожарами, поддерживал порядок при посадке на суда гражданского населения. Одна рота истребительного батальона под командованием коммуниста В. 3. Зубкова была отправлена на фронт.
Большую помощь партийная организация оказывала штабу МПВО порта, который возглавлял коммунист Б. В. Загоровский. Вблизи причалов были вырыты траншеи и щели, оборудованы помещения для управления порта в гроте крутого берега, откуда хорошо просматривалась территория, прилегающая к причалам, акватория порта и вся Одесская бухта. В старых катакомбах устроили бомбоубежище почти на две тысячи человек с вентиляцией, электроосвещением, телефонной связью, запасом пресной воды и продовольствия.
В начале июля секретарь обкома партии Е. Ф. Карюков вместе с начальником пароходства Г. А. Мезенцевым и начальником порта П. М. Макаренко собрали руководителей производственных участков порта, капитанов, диспетчеров. Обсуждался вопрос о подготовке флота и портового хозяйства к приему и переработке еще большего потока грузов: начиналась эвакуация народнохозяйственных ценностей.
НА ДАЛЬНИХ ПОДСТУПАХ
Линия фронта постепенно приближалась к Одессе — между Дунаем и Днестром шли ожесточенные бои.
Накануне войны — весной 1941 года командование 14-го стрелкового корпуса, его разведка внимательно следили за событиями, развертывавшимися на западном берегу Дуная. Многое было подозрительным, внушало тревогу. Например, в начале мая румыны вдруг стали эвакуировать учреждения и гражданское население из Сулины, Тулчи, Исакчи и Галаца. Видно было, как на берегу Прута — напротив Джурджулешт — они закапывают в землю фугасы, вокруг селения Сатул-Ноу — напротив Измаила — ставят проволочные заграждения.
Перебежчики сообщали, что отдан приказ о начале военных действий против СССР — наступление назначено на 10 мая, затем перенесено на 20-е. Нельзя было не обратить внимания и на такие факты: 15 июня из Галаца в Тулчу проследовали два монитора типа «Братиану» и остались в Тулчинском рукаве. Зачем? Раньше такое не наблюдалось — база мониторов находилась в Галаце. 17 июня эскадренный миноносец «Реджина Мария», проходивший капитальный ремонт в Галаце, взял курс на Тулчу, а затем ушел в Констанцу. Этот переход был похож на поспешное бегство. Корабль явно не успел закончить ремонт — он так и шел с полупокрашенными наружными бортами, с палубой, доверху заваленной всякими ящиками, стройматериалами. Среди военных моряков, членов экипажа, можно было увидеть и много рабочих, очевидно, судоремонтников.
Напряженность в районе дельты Дуная возрастала. 19 июня на Килийскую пограничную заставу явился перебежчик, переплывший Дунай на камышовых снопах. Это был, как вспоминает участник тех событий пограничник Николай Терентьевич Голодняк, высокий мужчина в лохматой шапке, в постолах. Он хорошо говорил по-русски и на допросе в комендатуре сообщил, что в Старую Килию каждую ночь прибывают войска. В частях немало немцев, переодетых в румынскую форму.
— Меня послали к вам жители Старой Килии, — заявил он, — чтобы предупредить об опасности. Мы ваши друзья.
Вскоре поступил новый тревожный сигнал: в Старую Килию между 15 и 20 июня прибыл батальон морской пехоты. А по Дунаю непрерывно шныряли катера, переполненные офицерами, среди которых многие были в немецких мундирах.
Все говорило о приближении серьезных событий. Военный совет Черноморского флота 17 июня отдал приказ —Дунайской военной флотилии перейти на оперативную готовность[9].
Но не получили и, конечно, не могли получить такого приказа моряки торгового флота, находившегося в это, еще мирное, время на Дунае.
Вахтенный матрос Николай Бондаренко, сменив своего товарища, поднялся на мостик буксирного катера «Каховка». На востоке чуть-чуть алела полоска неба, предвещая рассвет. Мирно спал небольшой рыбацкий городок Вилково. Спокойно, величаво катил свои воды Дунай. Далекий, еле слышный гул самолетов нарушил предутреннюю тишину. Матрос насторожился. И вдруг на противоположном берегу мелькнули оранжевые вспышки, загремели раскаты орудийных залпов, застрекотали пулеметы. Над «Каховкой» с осиным жужжанием пролетели трассирующие пули.
Вахтенный, повинуясь годами выработанной привычке, бросил взгляд на хронометр — 4 часа 15 минут. В тот же миг возле причала разорвались один за другим несколько снарядов. Взлетели в воздух обломки разбитых лодок, закипела гладь реки.
В краткой сводке, полученной Военным советом Черноморского флота, было сказано, что в районе Измаила и Рени «22 июня в 4.45 румынская артиллерия открыла огонь по советскому берегу Дуная и кораблям Дунайской военной флотилии. В то же время береговые батареи и корабли флотилии открыли ответный огонь по огневым точкам противника. Артиллерийская перестрелка продолжалась до 6.30».[10]
Капитан «Каховки» И. К. Омельянов в своем отчете писал:
«...Вахтенный Бондаренко доложил, что звонили с пограничной заставы, просили меня подойти в штаб. Все еще слышались орудийные залпы. Уже около двух часов шла война. Но мы тогда еще толком ничего не знали. Рядом, на пристани, в ожидании парохода «Северная Буковина» скопилось множество пассажиров. Они волновались. Многие из них здесь проводили свой отпуск и теперь спешили возвратиться в Килию и Измаил.
Вместе с капитаном «Северной Буковины» явились к начальнику пограничной заставы. Он сообщил: между румынскими и нашими пограничниками на всем протяжении границы по Дунаю произошел инцидент с применением артиллерийского огня.
Мы были свидетелями, как примерно в 7.30 утра на сторожевом катере № 127 сыграли боевую тревогу. Катер снялся с якоря и ушел вниз по течению, в Старостамбульское гирло. Спустя несколько минут экипаж этого сторожевика вступил в бой с румынскими пограничными заставами».[11]
Естественно, что в те часы, о которых рассказывает И. К. Омельянов, моряки «Каховки», «Северной Буковины» и других транспортных судов не имели полной информации о происходящих событиях. Им было неизвестно, что батареи противника из Галаца, крепости Исакча, Тулчи и Чатала, с острова Сатул-Ноу открыли огонь по группе мониторов Дунайской военной флотилии в Рени, постам Картал и Раздельный, подвергли мощному обстрелу Измаил. Но они видели, как противник вел огонь по кораблям, транспортным судам и пограничным заставам в районе Новой Килии, Вилково и острова Лимба.[12] К счастью, ни один боевой корабль Дунайской военной флотилии в первые часы войны не пострадал.
Однако возвратимся к рассказу капитана И. К. Омельянова.
«В 15.00 экипаж «Каховки» получил первое боевое задание. Мы отправились в Старостамбульское гирло, чтобы снять советских пограничников с дальней девятнадцатой заставы. В 17.30 подошли к месту назначения, но ошвартоваться не смогли — неприятельская батарея открыла по буксиру огонь. Пришлось маневрировать, уклоняться от обстрела. Вскоре получили новое распоряжение — следовать протокой Липка к заставе № 20. Глубина протоки для нашего судна оказалась недостаточной — сели на мель недалеко от Сулинского маяка, с которого противник корректировал огонь своих
