кусок лепешки и показал чужаку. Лицо у того дрогнуло: похоже, человеческого хлеба он не ел очень давно. Тщательно подбирая слова, чужак, запинаясь, что-то спросил, но этот птичий язык Лисица не знал и пожал плечами.
- Не понимаю, - признался он. – Иди сюда.
За спиной у чужака шумел лес, и, кажется, чернявый был здесь один-одинешенек, если не считать зайца. Лисица поднял лепешку выше, затем завернул ее в платок и положил на землю.
- Бери, - он отступил на шаг. Незнакомец недоверчиво взглянул на него, а затем неожиданно приложил пальцы ко лбу, поклонился в пояс и замер, точно ждал ответа. Лисица тоже поклонился – больше в шутку, чем серьезно, но незнакомец неуверенно улыбнулся и посветлел лицом. Он опять задал вопрос, показывая всей ладонью на хлеб, но Лисица лишь пожал плечами.
- Это твое, - пояснил он.
Чужак протянул ему зайца. Несчастный зверь обреченно застыл, и только ноздри его широко раздувались от волнения. Лисица покачал головой, хотя от жареной зайчатины он бы не отказался, и тогда незнакомец прижал свободную руку к сердцу и сделал жест следовать за ним в лес. Вблизи было видно, что он еще очень молод, младше самого Лисицы года на два или три, и сбит с толку. Взгляд у него, впрочем, был чистый и честный, как у дикого оленя, и Лисица решил, что ему, кажется, можно верить: ведь не станет же злодей обитать в лесу, нарядившись в белоснежные одежды. Любопытство подгоняло разузнать, кто этот человек и отчего прячется в лесу в одиночестве – в конце концов, дело и деньги подождут, да и город не исчезнет. Незнакомец направился вглубь леса, изредка оборачиваясь, и Лисица пошел по его следам, поглядывая куда ступает, чтобы ненароком не запнуться и не проваливаться в яму.
Шли они недолго, и пару раз останавливались, пока чернявый проверял какие-то ведомые только ему знаки. Лисица поглядывал на солнце и запоминал приметы, чтобы вернуться назад, если что, но забеспокоиться не успел – они вышли к обрыву над рекой, и чернявый ловко, точно горная коза, вскарабкался по валунам наверх, мягко ступая в своих сафьяновых турецких сапогах. Лисица осторожно последовал за ним, стараясь не глядеть вниз, где ревела вода, и впервые за долгое время показался себе неуклюжим. Взору его открылась поляна, на которой был устроен очаг, искусно накрытый шалашиком из ветвей и лапника, чтобы дым не поднимался вверх. Место под корнями дерева, вырванного ветром, похоже, служило незнакомцу спальней – он натянул над ней плотного льну, из которого шились непромокаемые гамаши, и постелил вниз лапника, на котором лежала маленькая подушечка, вышитая искусной женской рукой. Часть узора стерлась от времени, но, видно было, что корпели над ним не час и не день.
Лисица взглянул на незнакомца. Тот смущенно обвел рукой свое обиталище, в котором кое-как пытался навести уют, и указал гостю сесть на вытертую местами меховую подстилку. Он обронил что-то извиняющимся тоном и вытащил из-за пояса кинжал с костяной ручкой, изогнутый на манер ятагана. Лисица напрягся, готовый защищаться, но незнакомец лишь полоснул зайцу по горлу и разделал тушку, чтобы насадить мясо на оструганные заранее деревянные палочки. Он разжег костер, после чего споро завернул косточки и внутренности в шкуру и отодвинул узелок подальше.
Лисица потер большим пальцем подстилку и незаметно поднес его к носу. Запахло лошадиным потом, значит, когда-то эта подстилка была чепраком. Лошади здесь взяться было негде, а, значит, незнакомец продал ее, или пропил, или потерял. Может быть, это была не его лошадь и теперь он боялся вернуться к хозяину? Лисица взглянул на незнакомца, пока тот тщательно ополаскивал руки в небольшой пиале, но черноволосый поднял глаза, кротко улыбнулся и пожал плечами.
Он поставил мясо на огонь и сел рядом – не по-европейски, но по-османски, скрестив ноги. У Лисицы не осталось сомнений, что этот человек пришел с той стороны гор, зато накопились вопросы. Он достал из сумки соль и протянул ее осману, развернув тряпицу. Осман испуганно взглянул на нее, и тогда Лисица ткнул в нее пальцем и облизал, чтобы успокоить хозяина – мало ли, он решил, что это яд? – а затем сделал вид, что посыпает ей мясо. Турок облегченно заулыбался и не стал протестовать, когда Лисица и в самом деле посолил мясо.
- Как тебя зовут? – прервал молчание Лисица. Осман растерянно глядел на него, сморщив лоб, будто умный пес, и тогда Лисица приложил себе кулак к груди и раздельно произнес:
- Я – Лисица. А ты - …?
Осман нахмурился, а затем просиял и вскочил. Он указал куда-то вдаль, и незнакомая речь полилась из него ручьем. Он говорил, жестикулировал и менялся в лице – от горя к надежде. Вся эта пантомима наверняка что-то значила, но все, что Лисица мог из нее понять, это лишь повторенное несколько раз слово «осман» или «усман», но об этом он догадался и так.
- Ничего себе ты разговорчивый, - покачал он головой, после того, как турок прижал руку к сердцу, опять поклонился и сел, внимательно глядя на него. – Значит, осман, верно?
Турок помедлил и кивнул.
- Вот и буду звать тебя Османом, - заключил Лисица. – Как же ты сюда попал, Осман, а? Можешь не отвечать, я не пойму… - он оглянулся, раздумывая, как же найти общий язык с чужеземцем, и приметил заготовленный для костра хворост. - А вот нарисовать можно.
Он взял одну из ветвей и начертил на земле человечка, а потом указал на Османа. Тот в священном ужасе следил за его движениями и замахал руками, когда понял, что Лисица имеет в виду. Он горячо и с волнением заговорил, указывая на небо, а потом тщательно затоптал рисунок, с укоризной приговаривая что-то.
- Ты упал с неба, Осман? – уточнил Лисица и тоже ткнул пальцем в небо. Осман закивал и горячо
